Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса
Шрифт:
— Вы подчеркивали, что для хорошего рецензента важна пунктуальность. Как вы думаете, литератор, занятый творческой работой, тоже должен придерживаться жесткого рабочего графика?
— Обычай сдавать заказанную вещь вовремя — один из признаков воспитанности. Я не люблю опаздывать на деловые встречи; мне не нравится вымаливать снисхождение у редакторов, когда не успеваешь к сроку. Корректность в журналистской работе обычно приучает к дисциплинированности и в творчестве. Когда берешься за роман, важно избежать канители. Если ты потратишь на роман слишком много времени или станешь делать слишком долгие перерывы между сеансами работы, роман обычно теряет свою цельность. Такова одна из бед «Улисса». Конец не похож на начало. На середине романа писательская техника меняется.
— Вы хотите сказать, что монолог Молли Блум не подходит для финала, так как по технике письма отличается от трех первых глав, посвященных Стивену Дедалусу?
— Я имею в виду не финальную часть «Улисса». Я хочу сказать, что, начиная с эпизода «Циклопы», Джойс принимает решение удлинять главы, чтобы время, потраченное на их чтение, совпадало с гипотетической длительностью действия. В этом смысле «Улисс» не настолько целостен в техническом отношении, как предпочитают думать читатели. Сравните эпизод «Эол» с «Быками солнца», и вы увидите, о чем я говорю.
— Если учесть, сколько времени потратил на свой роман Пруст, сколько времени Манн посвятил «Иосифу и его братьям», неужели для такого великого произведения, как «Улисс», семь лет — это слишком долго? А как тогда оценивать тот факт, что с «Поминками по Финнегану» Джойс провозился семнадцать лет?
— Наверно, по большому счету читателя не должно волновать, сколько времени ушло на написание книги. («Мадам Бовари», книга относительно небольшая, наверняка писалась дольше, чем тетралогия об Иосифе). Вопрос только в том, способен ли писатель на протяжении длительного времени оставаться одним и тем же человеком, у которого одни и те же цели, один и тот же подход к технике. «Улисс», вещь новаторская, был просто обязан в процессе создания становиться все более новаторским, и это в некотором роде лишает его цельности. В «Поминках по Финнегану», хотя они отняли намного больше времени, основная техника письма установилась довольно быстро.
— Насколько я понимаю, скоро выйдет ваша новая книга «Укол Джойсом». Чем она отличается от «О Джойсе»?
— В «Уколе Джойсом» до известной степени охвачен тот же материал, что и в книге «О Джойсе». Это попытка взглянуть на характер джойсовского языка, но не с чисто лингвистической точки зрения, а с точки зрения, которая находится, так сказать, ровно на полдороге между литературной критикой и лингвистикой; научных терминов в книге почти нет. В ней проведен фонетический анализ джойсовского языка; нынче мало лингвистов, которые в состоянии это сделать. Фонетика — фи, как старомодно. Но в книге все же рассмотрены вопросы диалектов в «Улиссе», то, как важно установить правильное произношение звуков в «Поминках по Финнегану», проанализировано, как Джойс строит фразу. Книга не углубляется в какие-то там недра; она задумана, как введение в джойсовский язык для начинающих; подлинное исследование языкового метода Джойса следует препоручить кому-то, кто ученее меня.
— Вы говорите, что применяете к языку Джойса старомодный, по вашему же выражению, фонетический подход; но в «М. Ф.» вы нашли применение структурализму Леви-Стросса. Было бы вам интересно взглянуть на Джойса под углом структурной лингвистики?
— Думаю, это не по моей части; думаю, это следует препоручить ученым. Думаю, для этого нужно постоянно работать в университете, а не впрягаться, как я, в работу над книгами, преподавание, чтение лекций и довольно пеструю жизнь в индустрии «шоу-биза»; нет, это работа для бесстрастного ученого. Думаю, у меня нет надлежащей квалификации. Мне интересно, какие звуки слышит Джойс, когда он записывает речь Молли Блум, Леопольда Блума и второстепенных персонажей. Рискну утверждать, что этот вопрос имеет огромное значение для литературы, так как финальный монолог Молли Блум предписывает ей определенную манеру выражаться, которая не вяжется с происхождением Молли, упомянутым в тексте. Тут у Джойса нечто совершенно неправдоподобное — тот факт, что Молли Блум, дочь майора, получившая воспитание в гарнизоне на Гибралтаре, приезжает в Дублин, изъясняясь и мысля на манер любой простой дублинской торговки
— Допустим, монолог Молли слишком изящен, но разве Джойс не стремился сделать так, чтобы из просторечия возникала поэтичность? Разве у него не было такой идеи?
— Монолог недостаточно изящен. Я имею в виду тот факт, что она употребляет ирландские выражения типа «Pshaw»[205]. Она бы не стала употреблять никаких подобных слов, ничего подобного.
— География неподходящая.
— Тут предполагается определенная закономерность. Социальное происхождение неподходящее. В малюсеньком городе-гарнизоне типа Гибралтара, воспитанная этим самым майором Твиди, чья предыдущая жена была испанка, дочь Твиди, наполовину испанка, владела бы либо испанским как родным (но с нестандартной грамматикой), либо английским как родным, но определенно говорила бы на обоих языках, в первом случае — на андалузский манер, во втором — на псевдоаристократический манер, с четким сознанием своей принадлежности к определенному социальному слою. Никак невозможно, чтобы по возвращении в Дублин она вдруг принялась бы изъясняться в стиле дублинских торговок рыбой.
— Значит, в плане социального происхождения язык Молли, наверно, ближе к языку Норы Барнакл.
— Верно. Этот образ в финале — образ Норы Барнакл, а вовсе не Молли. А как нам известно по письмам Норы, Джойс, должно быть, скрупулезно изучал ее письма и учился по ним воссоздавать эту нежную женскую манеру речи. Нора обходилась без каких-либо знаков пунктуации, и порой фрагмент письма Норы трудно отличить от отрывка из финального монолога Молли.
— Буду ждать выхода этой книги. Не подумываете ли вы написать какой-нибудь длинный, объемистый роман?
— Я задумал два длинных романа: один — про театральную династию от средневековья до дня сегодняшнего, другой — о некоем великом британском композиторе. Настолько крупные проекты, что я боюсь к ним приступать.
— А может быть, вам для начала написать несколько отрывков, придав им форму рассказов?
— Писать рассказы я не могу. Во всяком случае, они мне нелегко даются, и, кроме того, я предпочел бы держать свой роман под спудом, пока он не будет готов увидеть свет. Однажды я совершил просчет — опубликовал в «Трансатлантик ревью» главу из романа, который тогда был в стадии формирования, и один лишь взгляд на этот отрывок, набранный сухим типографским шрифтом, внушил мне отвращение к моему начинанию. Это мой единственный незаконченный роман.
— Вы все еще надеетесь написать роман о встрече Тезея с Минотавром? Или сценарий Роуклиффа в «Эндерби» поставил крест на этом замысле?
— Что касается идеи Минотавра, то я думал опубликовать томик всех стихов Эндерби, и в эту книгу попало бы и его «Ручной зверь» (кстати, эти слова стали названием итальянской версии «Эндерби» — «La Dolce Bestia»). Я могу понять, какой смысл притворяться, будто твою книгу, особенно твою книгу стихов, написал за тебя кто-то другой. Снимаешь с себя ответственность. Мол, «знаю-знаю, книга плохая, но я же ее не писал: ее написал один из моих персонажей». «Дон Кихот», «Лолита», «Ада» — старая, доныне не увядающая традиция. Я не знаю, что такое творческий кризис, что такое «не пишется»: это случается лишь с моими авторучками, но не со мной; но, бывает, меня так тошнит от написанного, что неохота продолжать.
— Как вы приступаете к работе: вначале пишете наиболее значимые сцены, как делал Джойс Кэри?
— Начинаю с самого начала, дохожу до конца и на этом прекращаю писать.
— И каждая книга заранее планируется целиком?
— Вначале я набрасываю небольшой план: список имен, черновой синопсис глав и так далее. Но чересчур все распланировать — на это как-то не осмеливаешься; столько всего рождается непосредственно в момент написания.
— А нехудожественные вещи вы пишете как-то иначе?