Хор мальчиков
Шрифт:
— Всё-таки, — улыбнулся Свешников, — здесь соблюдают ритуалы.
— Нет, — покачала головой Людмила Родионовна, — это другой случай. На сей раз у меня есть повод: я получила безумный, очень дорогой заказ. Буду оформлять квартиру некоего богатеющего юноши: для меня это неожиданная удача, её надо ловить за хвост — не дай бог, упорхнёт. И нужно выпить за успех — без этого не обойтись. Я, правда, как-то пообещала Мите чаю из японской чашки, какой у меня нет… Но вот скоро разбогатею — и Митя мне купит.
— Всё поровну, всё справедливо, — отозвался Дмитрий Алексеевич.
— Мой клиент, насколько я понимаю, бандит, —
— Ну, знаешь, мы больше семидесяти лет прожили под бандитами и что-то не заметили, чтобы они легко расставались с нашими деньгами. А они не скрывались, мы знали их поимённо и в лицо и не путали, где свои, а где наши…
— Зато нынче не отличишь банкира от рэкетира, — заметил Константин. — Правда, это уже учли, и один умный человек придумал для них униформу: красные пиджаки.
— Выигрышное сочетание красного с чёрным: снаружи ярко, а внутри темно. Я только не поняла, кого всё-таки мы узнаём по этой форме — биржевиков или тех, других?
— Сперва стирают разницу, потом захватывают телефон, телеграф, вокзалы, мосты…
— Слушай, Люда, а это случайно не твой дизайн — эти пиджаки?.. Впрочем, я о другом. Трудность в том, что пометить хоть красной краской, хоть изотопами легко только легальный люд, но не уголовников. Я вот сегодня не распознал… Ко мне привязался один такой, неприметный, — и я с чего-то затеял интеллигентские препирания, так наивно себя повёл, что это сбило нас обоих с толку: он махнул рукой, а я до сих пор не понял, какую пьесу предстояло сыграть.
Константин, живо подавшись вперёд, попросил рассказать поподробнее. Что ж, Дмитрий Алексеевич описал утреннюю встречу в деталях, закончив тем, что заподозрил в ней какую-то пакость.
— Пакость? — рассмеялся Константин. — Да попадись ты на эту удочку, мы бы сейчас разговаривали с тобой в палате у Склифосовского. Это довольно известная уловка — странно, что ты её не знаешь. Тебя чуть не сгубило то, что ты минутой раньше выходил из сберкассы — скорее всего, с деньгами в кармане. Я знаю это место: выход виден издали как на ладони, и народ не мельтешит у дверей. Сценарий же прост: ты соглашаешься разделить со своим незнакомцем находку, а ещё лучше — берёшь всю пачку, он настаивает на этом, и тут к вам подходит какая-то компания, хотя бы ещё двое: они, мол, только что обронили где-то здесь пачку валюты — не видели ль вы случайно?.. Ты честно отвечаешь, что да, случайно, вот она, а хозяин пачки пересчитывает бумажки и говорит, что тут только половина, и не шути, мол, а выкладывай остальное. А так как остального не существует в природе и ты предъявляешь в доказательство и карманы, и портфель, то у тебя просто отбирают всё, что там найдут: то есть пошлейшим образом грабят, хорошенько избив.
— Но сегодня — среди бела дня?..
Этого он не понимал: что же, они к нему пристали бы на перекрёстке, или на бульваре, возле метро, или чуть дальше, у остановки нужного ему троллейбуса? Это были самые людные места площади, и ему просто незачем было уходить куда-то в сторону, его пришлось бы уводить силой, с шумным скандалом.
— Какая разница? Может быть, им даже лучше, если — суета, толчётся народ… Никому бы не было дела до вашей перебранки. А насчёт финальной сцены не беспокойся: чтобы поучить клиента, они, конечно, присмотрели укромное местечко. Да если бы кто и увидел,
— До сих пор я думала, что нам грех жаловаться и что когда-нибудь, вспоминая наше время, люди будут говорить: какая спокойная была у них жизнь!
— Ну, мама, ты у нас оптимистка.
Она предпочла не заметить иронии:
— Есть же и сейчас на свете тихие уголки.
Дмитрий Алексеевич, только и ждавший момента переменить разговор, поспешил воспользоваться случаем:
— Москва, выходит, не в их числе. Наверно, они где-то и сохранились, только надо хорошенько поискать.
— Мама же побывала кое-где, она же у нас самый свободный человек, — напомнил Константин. — Кстати, и я подумываю…
— Если человек свободен, ему легче избежать дурных неожиданностей: ему же позволено многое обдумать загодя, многое предусмотреть. А у нас, грешных, всё не так, и у меня, например, внезапные новости пошли полосой; иные просто ставят в тупик. Об одной такой, самой удивительной (нет, не о разбое на Пречистенке), я как раз собирался рассказать, для того и пришёл: не потешить, а посоветоваться.
— Опять криминал?
— Почти. Меня навестила законная жена.
— Да уж, событие, — согласилась Людмила Родионовна. — И что же, ей нужно денег?
— Она сделала мне предложение…
—.. расконсервировать брак?
— Нет, не то. Раиса решила уехать…
— Вот — сюрприз!
— …и зовёт меня с собой.
Дмитрий Алексеевич едва не засмеялся, наблюдая немую сцену. Он же и оборвал её:
— Заметьте, я ещё не сказал, что согласился.
— Это — не ловушка? — словно думая вслух, проговорила Людмила Родионовна.
— Уверен, что нет.
Настолько-то он знал Раису.
— Она попала в точку: ты ведь всегда мечтал о новых странах, хотя б — о Прибалтике. И куда же собралась твоя жёнушка — в Израиль или в Штаты?
— Ближе. Сейчас евреев принимает к себе Германия.
— И это — после всего, что было!..
О том же он и сам подумал в первую очередь, ещё при Раисе, — не мог не подумать о том, что с детства прочно укоренилось в сознании. Полвека назад Германия была злейшим врагом его самого и его близких и всех тех, кто встречался на свете, и если кто-то уже в наши дни уверял, что время сглаживает всё и что теперь на немецкой земле живут совсем другие люди, Свешников хмуро напоминал, что там почти в каждой, наверно, семье поминают своего погибшего на фронте фашиста. Для него самого, не помнящего войны, эта страна словно не имела собственных черт, и Европа была пространством без неё. В своих мечтах о путешествиях, называя про себя места, которые мечтал повидать: Нью-Йорк, Париж, Йеллоустоунский парк, Лондон, Дмитрий Алексеевич никогда не называл Германию; если бы тогда кто-то и спросил о ней, он бы удивился, что можно интересоваться столь тусклыми вещами.
Наверно, также думала и мачеха, если сказала:
— Кажется, этот вариант — немножко не то, чего хотелось.
— Будь моя воля, я бы выбрал Англию.
— Ты, наверно, там побываешь. Повидать мир — уж это-то у нас никогда не будет доступно пенсионеру — тебе. Обо мне, кстати, другая речь, я-то всегда, пока жива, — при деле, а теперь на новых русских и подавно зарабатываю всё больше… Ещё навещу тебя на твоей Неметчине… Но я подумала о другом: как же так, тебе многие годы придётся жить вместе с Раисой?