Хорёк
Шрифт:
А так – в реальности – у меня имелось, конечно же, две или три машинки, откровенно мелкие и паршивые, и ещё какие-то солдатики. Однако одну из машинок – как я рассказывал – у меня нагло отобрали в песочнице, так и не вернув, с солдатиками же, из боязни, что их тоже отнимут, я играл только дома. Разве мог я доверить – такой мелкий и слабый – кому-то свои немногочисленные сокровища, и без того заметно редевшие из-за разных происшествий и несуразиц? Они ведь легко ломались, и разве мог я сам починить их потом – в таком мелком ничтожном возрасте – рассчитывать же в этом деле мне было совершенно не на кого.
Детский сад, куда я ходил, обосновался далеко от дома. Матери приходилось каждое утро привозить меня туда, а потом забирать обратно. К счастью,
Да-да: это была первая тюрьма, куда я угодил почти добровольно, ну или точнее добровольно-принудительно. Строгий распорядок, строгие воспитатели, мерзкие мальчишки и девчонки: примерно так можно описать данное заведение. Они ещё и гордились собою! Ну ещё бы: престижный район, удобное место, наверняка приличные зарплаты и не самые худшие дети. Как меня приняли в сад – опять-таки не знаю, просто какие-то чудеса иногда сопровождали мою мать и меня по жизни, облегчая нам судьбу. Там ведь собирались не самые простые дети, а, как сказали бы сейчас – элита! Что совершенно не мешало им вести себя как распоследние сволочи, особенно когда дело касалось тех, кто выглядел заметно слабее.
Плюнуть в компот, связать вместе шнурки от ботинок во время послеобеденного сна, насыпать земли или налить клея в карман куртки, а потом исподтишка следить, как ты неумело барахтаешься, растянувшись на полу, или грязной ладошкой пытаешься избавиться от обнаружившейся дряни: примерно такими делами пробавлялись дети инженеров и врачей, милиционеров и чиновников, собранные в одном месте и получившие индульгенцию на свои грязные подвиги. Там ведь было ещё и деление на группы, в зависимости от возраста: младшая, средняя, старшая, и вполне уместно будет сравнение происходившего с армией. Что могли противопоставить салаги-младшие пятилеткам – черпакам-средним, не говоря уж про дедов-старших, уже задиравших нос и плевавших на мелкую малышню в прямом и переносном смысле? А представьте: каково было в такой компании в такой компании мне, с моими габаритами и не самым высоким, как сказали бы сейчас, социальным статусом?
До сих пор я помню главного врага: жирный мордоворот – Стасик – с самого начала выбрал меня в качестве груши, на которой можно безбоязненно тренироваться, по-всякому издеваясь и развлекаясь. Он был старше на год, и мне пришлось целых два года сносить животное. Толкнуть жирным задом, незаметно для воспитателя высыпать полсолонки в суп, или просто двинуть кулаком – без всякой причины или повода: примерно так изгалялся надо мной наглый жир-трест, вымахавший со временем в жирную свинью. Уже в школьные годы я случайно встретил его: мрачный битюг к счастью не узнал свою старую жертву, я же на целую жизнь запомнил синяки, оставлявшиеся у меня на теле. Воспитатели? А что воспитатели: для них любая детская возня была просто вознёй и не больше того, так что они совершенно не реагировали на откровенные издевательства, которые младшие терпели от старших, провоцируя развитие процесса. Я могу представить себе, что творилось в других садах – не таких элитных, если даже в таком месте можно было проснуться после полуденного сна, к примеру, измазанным зубной пастой или чем-нибудь похуже? Да-да, тамошние детки могли обмазать даже своими какашками, так что всё время приходилось быть начеку. Ложась в кровать после обеда, я на самом деле притворялся, что сплю: я чутко следил за малейшими звуками и передвижениями вокруг, что несколько раз спасало от неприятностей.
И именно там я впервые опробовал то, что стало главным призванием и делом жизни. То есть опробовал даже не я: это сделала моя правая рука, независимо от воли и желания. В-общем, когда я стоял как-то рядом с одной девочкой, то случилась такая история. Незаметно для меня самого скользнувшая в кармашек девочки лапка вынырнула с крепко зажатым кошелёчком, в котором угадывались крупные и мелкие монетки. Лапка тут же спрятала кошелёчек под одежду: и мне ничего не оставалось, как уйти в тихое место, где меня никто не видит. А там уже я выгреб свою первую добычу, а кошелёчек спрятал, чтобы не сразу его смогли найти.
Смело? Ну что вы: смелость тут ни при чём. Это был рефлекс! Точно так же, как у какого-нибудь хищника – независимо от его воли и желания – просыпается рефлекс убийцы, так же у меня проснулся рефлекс карманника. И я же рассказывал про разговор, как-то случившийся у меня с матерью – ещё до того, а также про родившиеся в качестве продолжения разговора мысли! Так что всё легло одно к другому, и, распихивая монетки по карманам и пряча их от общего внимания, я как-то сразу понял и осознал: что это вот и есть главное, что передал мне отец, так и не захотевший знать меня, и что против всех, кто бьёт и унижает, я имею в арсенале такое оружие, с которым они точно никогда не справятся!
III
Здравствуйте, здравствуйте. Очень признателен вам. Ведь именно вы попросили сделать для меня то, о чём мы говорили? Похоже, вас тут сильно уважают: на следующий же день в моей камере устроили маленький ремонт, так что теперь не надо бояться наводнений. Если только всемирный потоп: но тогда уж смоет всех, кто находится здесь: и внутри, и снаружи. Кто же сможет из живущих здесь рассчитывать на спасение: нет таких, пускай не рассчитывают! Просто находящиеся внутри проявили слишком много настырности и силы – животной силы! – у сидящих же в охранении её оказалось намного меньше. Почему и находятся они снаружи.
Если же посмотреть внутрь – кто из себя что представляет и в каком направлении нацелен: то здесь – за исключением явно болезненных случаев – разница несущественная. Да эти вертухаи сами бандиты и подонки! Во всяком случае многие из них. А такая тема вас не интересует: «преступность в правоохранительной системе»? А то ведь тоже могу достаточно много рассказать, и про местных бандитов в погонах, и про столичных. Мне ведь терять особо нечего. Кроме жизни, конечно.
Хотя конкретные имена и фамилии, разумеется, я называть не стану: мало ли с кем из них вы знакомы. Зачем лишние сложности, мне бы как-нибудь разобраться с тем, что уже есть. В том числе и с тем кашлем, про который я рассказывал. Что вы сказали? Просили и врача прислать? Но пока ещё он не добрался до меня, так что ждём-с.
Вы сегодня надолго? Сколько потребуется? А то в прошлый раз начальство предъявляло претензии: почему так долго мы с вами тут сидели и о чём беседовали. И что я мог ответить: не рассказывать же заново истории из ранней юности, тем более что всё равно они бы их не поняли и не оценили. Тюремное начальство: оно ведь тупое и недалёкое, и фантазия у него распространяется не дальше, чем у какого-нибудь обывателя. Но это между нами, договорились? А то они решили, что, купив машину – подержанный джип или лендровер – сразу становятся элитой. В гробу я видал такую элиту в белых тапках: с ними даже поговорить не о чем, не стану же я с ними тереть о достоинствах их ржавой рухляди, которую они холят и лелеют как самое родное существо!