Хороните своих мертвецов
Шрифт:
– Понимаете… – Доктор запнулся. – Возможно, вы найдете еще что-нибудь.
Почувствовав, как напрягся инспектор, Гамаш подался к нему и прошептал:
– Может быть, лучше ему остаться.
Ланглуа нехотя кивнул, и коронер вышел из круга света, шагнув через резкую границу в темноту. И стал ждать.
На всякий случай.
Все здесь знали, что это за случай.
Старший инспектор Гамаш приблизился к телу. Яркий свет не оставлял места для воображения. Он высвечивал грязную одежду убитого, спутанные длинные седые волосы, перекошенное лицо. Руки, сжатые в кулаки вместе с землей. Жуткие раны на голове.
Гамаш опустился на колени.
Да,
– Огюстен Рено, – сказал Ланглуа. – Сомнений нет.
– А Самюэль де Шамплейн?
Гамаш произнес вслух то, о чем думали все в этом помещении, все в этом sous-sol, все в этом здании. Но никто из них не говорил об этом вслух. Вот это и был тот «случай».
– Никаких следов?
– Нет пока, – с несчастным видом ответил Ланглуа.
Потому что там, где находился Огюстен Рено, неизменно обнаруживался и кто-то другой.
Самюэль де Шамплейн. Мертвый вот уже почти четыре столетия, но связанный с Огюстеном Рено.
Шамплейн, который в 1608 году основал Квебек, был давно мертв и похоронен.
Вот только где?
Эта великая тайна преследовала квебекцев. Каким-то образом они за прошедшие века потеряли своего основателя.
Они знали, где похоронены личности начала XVII века гораздо меньшего масштаба, лейтенанты и капитаны бригады Шамплейна. Они эксгумировали и перезахоронили бессчетное число миссионеров. Пионеры, фермеры, монахини, первые французские поселенцы – места их захоронений были известны. На их скорбные могилы приходили школьники, священники в дни праздников, туристы и гиды. Имена Эбера, Фронтенака и Мари де л’Инкарнасьон [26] звучали по всему Квебеку, об их бескорыстии, их мужестве рассказывались истории.
26
Луи Эбер (1575–1627) считается первым канадским аптекарем. Луи де Буад, граф Фронтенак (1622–1698) – французский воин и придворный, губернатор Новой Франции. Мари де л’Инкарнасьон (1599–1672) – французская монахиня-миссионер, создательница монастыря урсулинок в Новой Франции.
Но один оставался ненайденным. Одни останки оставались ненайденными.
Отец Квебека, самый почитаемый, самый знаменитый, самый бесстрашный. Первый квебекец.
Самюэль де Шамплейн.
И один человек всю свою жизнь посвятил его поискам. Огюстен Рено перекопал, перелопатил немалую часть Старого города Квебек-Сити, следуя причудливым наводкам, всплывавшим на поверхность.
И вот он оказался под помещением Литературно-исторического общества, этого бастиона англоязычного Квебека. Оказался здесь с лопатой.
Мертвый. Убитый.
Почему он здесь оказался? Похоже, на это был один ответ.
– Сообщить премьер-министру? – спросил Ланглуа у Гамаша.
– Oui. Премьер-министру, министру общественной безопасности. Главному археологу. «Голосу англоговорящего Квебека». Обществу Иоанна Крестителя. Квебекской партии. – Гамаш сурово взглянул на Ланглуа. – Потом вам нужно будет созвать пресс-конференцию и оповестить население.
Это предложение выбило Ланглуа из колеи.
– А вы не думаете, что лучше не поднимать лишнего шума? Ну то есть, ведь это Огюстен Рено, а не премьер-министр. Этот человек был своего рода клоуном. Никто не относился к нему серьезно.
– Но серьезно относились к его поискам.
Инспектор Ланглуа посмотрел на Гамаша, но ничего не сказал.
– Вы, конечно, должны поступать так, как считаете нужным, – добавил старший инспектор, которому был симпатичен этот человек. – Но в качестве консультанта даю вам такой совет. Сообщите всем, и сообщите как можно скорее, прежде чем воинствующие элементы начнут распространять слухи.
Гамаш перевел взгляд за круг яркого света, в темноту подвалов за этим помещением.
Неужели Самюэль де Шамплейн находится где-то здесь? Арман Гамаш, изучавший квебекскую историю, ощутил дрожь, невольный трепет.
А если он чувствовал это, то что же будут чувствовать другие?
Элизабет Макуиртер чувствовала себя неважно. Она повернулась спиной к окну. К окну и виду из него, который до этого дня неизменно доставлял ей удовольствие. Она по-прежнему могла видеть металлические крыши, трубы, здания, целиком построенные из плитняка, снег, теперь усилившийся. Но еще она видела машины телевизионщиков, машины с эмблемами радиостанций на дверях. Видела мужчин и женщин, знакомых ей по телевизионному экрану и фотографиям в «Ле солель» и «Ла пресс». Журналистов. И не только желтую прессу. Не только людей из программы «Алло, полиция» (хотя они тоже присутствовали), но и уважаемых ведущих новостей.
Со своим искусственным освещением и камерами наготове они выстроились перед зданием, словно для игры в «красного пирата» [27] , и вещали на всю провинцию. «Что же они там говорят?» – спрашивала себя Элизабет.
Но ничего хорошего говорить они не могли, а то, что говорили, могло различаться лишь по степени плохого.
Она позвонила работникам библиотеки, чтобы сообщить им имеющиеся у нее крохи информации. Много времени это не заняло.
«В подвале обнаружено тело Огюстена Рено. Передайте, кому сможете».
27
Детская уличная игра наподобие «Али-бабы».
Элизабет снова посмотрела в окно и застонала: снаружи быстро сгущались снег и пресса – и то и другое штормило, бушевало.
– Что там? – спросила Уинни, присоединяясь к подруге у окна. – Ой…
Они увидели, как Портер спускается по лестнице, подходит к толпе репортеров и дает нечто вроде пресс-конференции.
– Господи Исусе, – вздохнула Уинни. – Как вы думаете, я до него доброшу? – Она взвесила на руке первый том «Малого Оксфордского словаря».
– Хотите кинуть в него книгой? – улыбнулась Элизабет.
– Жаль, что никто не подарил библиотеке арбалет.
Инспектор Ланглуа сидел во главе полированного стола в библиотеке Литературно-исторического общества. Эта комната совмещала в себе домашний уют и величие. Здесь пахло прошлым, докомпьютерными временами, когда информацию нельзя было «прогуглить» или поместить в блог. Временами, когда ноутбуки, смартфоны и другие новинки еще не смешали понятия «информация» и «знание». Это была старая библиотека, полная старых книг и старых пыльных мыслей.