Хорош в постели
Шрифт:
– Миссис Синти работает в той же больнице, что и твой отец.
Значит, правда.
– Ты могла бы мне сказать, я уже не маленькая. – Но в тот момент мне очень хотелось стать маленькой, вернуться в тот возраст, когда родители читают книжки перед сном и держат за руку, переходя улицу.
Опять вздох.
– Я думаю, будет лучше, если тебе все скажет отец.
Но такой разговор не состоялся, потому что двумя днями позже отец вернулся. Джош, Люси и я стояли во дворе и наблюдали, как он достает чемодан из багажника своего маленького спортивного автомобиля. Люси плакала, Джош старался не плакать. Отец
– Кэнни, – всхлипнула Люси, – если он вернулся, это хорошо, не так ли? Он больше не уйдет от нас, да?
Я смотрела на дверь, медленно закрывающуюся за ним.
– Не знаю, – ответила я. Но мне требовались ответы на переполнявшие меня вопросы. К отцу я подступиться не могла, мать помочь не захотела.
– Не волнуйся, – услышала я от нее. Под глазами матери темнели мешки, лицо прорезали морщины бессонницы. – Все будет хорошо, сладенькая.
Никогда раньше мать сладенькой меня не называла. Так что, пусть мне этого и не хотелось, пришлось обращаться к более доступному источнику информации.
В понедельник утром я нашла Элли Синти в туалете для девочек. Она уже накрасила губы и теперь покрывала их слоем блеска. Я откашлялась. Она не замечала моего присутствия. Я похлопала ее по плечу, и она повернула голову, ее губы пренебрежительно изогнулись.
– Чего тебе? – выплюнула Элли.
Я вновь откашлялась. Она по-прежнему смотрела на меня.
– Я... это... насчет моего отца, – начала я.
Элли закатила глаза и достала из косметички розовую пластмассовую расческу.
– Он вернулся.
– Тебе повезло. – Элли уже расчесывала свои кудряшки.
– Я подумала, может, ты слышала почему. От своей матери.
– А с какой стати я должна тебе что-то рассказывать? – фыркнула она.
Весь уик-энд я обдумывала эту сделку. Что могла я, толстая и презираемая Кэнни Шапиро, предложить стройной красавице Элли? Я достала из ранца два предмета. Пятистраничное сочинение на тему «Свет и тени в «Ромео и Джульетте»« и маленькую бутылку водки, которую я утром позаимствовала из родительского бара. Элли и ее компания учились не так хорошо, как я, но брали свое в другом.
Элли выхватила у меня бутылку, проверила, не вскрыта ли она, потом потянулась за сочинением. Я отдернула руку.
– Сначала скажи.
Она пожала плечами, сунула бутылку в сумку и повернулась к зеркалу.
– Я слышала разговор матери по телефону. По ее словам, зубная подруга сказала твоему отцу, что хочет ребенка. А он, полагаю, ответил, что больше детей ему не надо. И, глядя на тебя, – продолжила Элли, – я могу понять почему. – Она с улыбкой повернулась ко мне, протянув руку за сочинением.
Я бросила его ей.
– Только перепиши своим почерком. Я сделала несколько грамматических ошибок, чтобы было понятно, что писала ты, а не я.
Сочинение отправилось следом за бутылкой, а я пошла в класс. Больше детей ему не надо. Если исходить из его отношения к нам, логичное объяснение.
После этого отец прожил с нами почти шесть лет, но он был уже другим. Мы больше не видели от него доброты и любви, он никогда не читал нам перед сном книгу, по субботам не покупал мороженого, не возил по воскресеньям на своем спортивном автомобиле. Создавалось впечатление, что
И любовь, которую он хоть иногда выказывал нам, переродилась в злобу. Потому что я узнала его секрет? Что он не хотел новых детей и, возможно, не хотел и нас? Ему недоставало другой женщины, она была его истинной любовью, навеки недостижимой? Возможно. Но имелись и другие причины.
Мой отец – хирург, специалист в области пластических операций. Начал работать в армии, оперировал обожженных, раненых солдат, которые возвращались с войны с лицами, обезображенными химикалиями, огнем или шрапнелью.
Но в полной мере его талант раскрылся после нашего переезда в Пенсильванию. Вот тут основную массу его пациентов составили уже не солдаты, а светские дамы, ран которых никто не видел, дамы, готовые платить сотни и тысячи долларов благоразумному, умеющему держать язык за зубами, опытному хирургу, который мог подтянуть как живот, так и веки, и несколькими движениями скальпеля убирал двойные подбородки и лишний жир на ягодицах.
Мой отец достиг больших успехов. К тому времени как он покинул нас в первый раз, вся Филадельфия знала: если хочется подтянуть живот, убрать лишние подбородки, изменить форму носа или увеличить грудь, прежде всего надо обращаться к Ларри Шапиро. У нас был большущий дом, плавательный бассейн с ванной с подогревом в домике для переодевания. Мой отец ездил на «порше». Матери он купил «ауди». Дважды в неделю женщина приходила убирать дом. Каждый месяц родители устраивали вечеринки, которые обслуживали специально нанятые официанты. На каникулы мы ездили в Колорадо (лыжи) и во Флориду (солнце).
А потом отец ушел, вернулся, и наша жизнь развалилась, как любимая книжка, которую читаешь снова и снова, и вдруг однажды вечером переплет отрывается и десятки страниц летят на пол. Отец не хотел прежней жизни. Тут двух мнений быть не могло. Пригород держал его на привязи: череда футбольных игр и занятий в еврейской школе, взносы за дом и автомобиль, обязанности и обязательства. Он мучился и за свои мучения мстил нам, а особенно, уж не знаю, по какой причине, мне.
Не выносил моего вида, а если я что-то делала, то обязательно не так.
– Посмотрите на это! – ревел отец, глядя на мою четверку по алгебре. Он сидел за обеденным столом со стаканом шотландского. Я жалась в дверном проеме, стараясь держаться в тени. – И чем ты можешь это объяснить?
– Я не люблю математику, – отвечала я. По правде говоря, я и сама стыдилась этой оценки. Никогда в жизни не получала ничего ниже пятерки. Но, как я ни старалась, сколько бы времени ни затрачивала, алгебра ставила меня в тупик.
– Ты думаешь, мне нравилась медицинская школа? – фыркал отец. – Ты хоть представляешь себе, какой у тебя потенциал? Ты не имеешь права пускать на ветер то, что тебе дано!