Хорош в постели
Шрифт:
Уже в коридоре он дал мне толстую пачку бумаг.
– И не бросайте физические упражнения. Они способствуют улучшению настроения.
– Вы говорите, как моя мать. – Я засунула бумаги в сумочку.
– И еще, Кэнни... – Доктор взял меня за локоть. – Постарайтесь не принимать все близко к сердцу.
– Понимаю, – вздохнула я. – Просто очень хочется, чтобы все было по-другому.
– У вас все будет хорошо, – отчеканил он. – И... Он замолчал. Явно смутился.
– Вы вот сказали, что вы плохая...
– Да ладно, – отмахнулась я. –
– Нет-нет. Это нормально. Дело в том... я просто хотел сказать вам...
Двери лифта открылись, люди в кабине смотрели на меня. Я вскинула глаза на доктора К. и отступила на шаг.
– Это не так, – сказал он мне. – Увидимся в классе.
Я пришла домой и метнулась к телефону. Одно сообщение, да и то от Саманты.
«Привет, Кэнни. Это Сэм... Нет, не Брюс, так что сотри печаль со своего личика и позвони мне, если возникнет желание прогуляться. Я куплю тебе стакан кофе со льдом. Такая вкуснятина. Лучше бойфренда. Пока».
Я села у телефона и уже потянулась к трубке, когда он зазвонил. «Может, на этот раз Брюс», – подумала я.
Но звонила мать.
– Где ты была? – осведомилась она. – Я звоню и звоню.
– Могла бы оставить сообщение, – парировала я.
– Я знала, что в конце концов дозвонюсь. Как дела?
– Ну, ты знаешь... – Я замолчала. После смерти отца Брюса мать старалась поддержать меня. Послала семье Брюса открытку с соболезнованиями, пожертвовала деньги в храм. Звонила мне каждый вечер, настаивала на том, чтобы я приехала на игры плей-оф и посмотрела, как «Бьющие наверняка» разбираются с «Одиннадцатью женщинами». Я могла бы обойтись без ее заботы и внимания, но понимала, что она все делает от чистого сердца.
– Ты гуляешь? – спросила она меня. – Ездишь на велосипеде?
– Немного, – вздохнула я, вспомнив, как Брюс жаловался, что время, проведенное в моем доме, больше похоже на тренировки по триатлону, чем на отдых, потому что моя мать постоянно организовывала то пешую, то велосипедную прогулку, а то игру в баскетбол два на два в Еврейском центре. И пока я потела на «бегущей дорожке», Брюс читал спортивный раздел газеты в «Гостиной для пожилых».
– Я гуляю, – уточнила я. – Каждый день хожу с Нифкином в парк.
– Кэнни, этого недостаточно! Тебе надо приехать домой. Ты ведь приедешь на День благодарения[30]
? Тебя ждать в среду или днем раньше?
Брр. День благодарения. В прошлом году Таня пригласила еще одну пару, естественно, двух женщин. Одна не ела мяса и называла людей нормальной ориентации «производителями». Ее подруга, короткой стрижкой и широкими плечами напомнившая мне моего кавалера-футболиста, с которым я какое-то время встречалась на втором курсе колледжа, смущенно сидела рядом, а потом вдруг исчезла. Мы нашли ее много часов спустя в гостиной, у экрана телевизора. Смотрела она, само собой, американский футбол. Таня, у которой из-за многолетней привычки к «Мальборо» развилась агевзия[31]
, весь вечер сновала между
– Никогда больше, – прошептала я той ночью Брюсу, пытаясь устроиться поудобнее на продавленном диване, тогда как Нифкин дрожал за колонкой стереосистемы. Ткацкий станок Тани занимал то место, где раньше стояла моя кровать, поэтому, когда мы приезжали домой, приходилось устраиваться на ночлег в гостиной. Плюс две ее злые кошки, Гертруда и Алиса, по очереди нападали на Нифкина.
– Почему бы тебе не приехать на этот уик-энд? – спросила мать.
– Я занята.
– У тебя навязчивая идея, – поправила она меня. – Готова спорить, ты там сидишь, читаешь старые любовные письма, которые присылал тебе Брюс, и мечтаешь, чтобы я побыстрее освободила телефон, в надежде, что он позвонит.
Черт. Ну почему она так разговаривает со мной?
– Не мечтаю, – ответила я. – Если звонит кто-то еще, мне дают об этом знать.
– Напрасно ты тратишь на это деньги. Послушай, Кэнни, он, очевидно, злится на тебя. И пока не собирается возвращаться...
– Я в курсе, – холодно бросила я.
– Тогда в чем проблема?
– Мне его недостает.
– Почему? Чего именно тебе недостает? Я молчала никак не меньше минуты.
– Позволь задать тебе один вопрос, – мягко продолжила моя мать. – Ты с ним говорила?
– Да. Мы говорили.
По правде говоря, я звонила Брюсу дважды. Оба разговора длились меньше пяти минут и заканчивались одинаково: он информировал меня, разумеется, вежливо, что у него много дел.
Моя мать не отступала:
– Он тебе звонит?
– Скорее нет.
– И кто заканчивает разговор? Ты или он? Тут мы ступали на тонкий лед.
– Я вижу, ты вновь решила давать советы по части гетеросексуальных отношений?
– Мне можно, – весело ответила мать. – Итак, кто кладет трубку?
– По-разному, – солгала я. На самом деле трубку клал Брюс. Всегда Брюс. Сэм сказала чистую правду. Я жалкая. Я это знала, но ничего не могла с собой поделать, что было еще хуже.
– Кэнни, почему бы тебе не дать ему отдохнуть от тебя? И сама отдохни от него. Приезжай домой.
– Я занята, – повторила я, чувствуя, что сопротивление ослабевает.
– Я напеку пирожков, – настаивала мать. – Мы погуляем. Покатаемся на велосипедах. Может, на денек съездим в Нью-Йорк.
– Естественно, с Таней.
Моя мать вздохнула.
– Кэнни, я знаю, что она тебе не нравится, но она моя партнерша... Можешь постараться не осложнять нашу жизнь?
Я задумалась.
– Да. Извини.
– Если ты и впрямь этого хочешь, мы сможем выкроить время, чтобы побыть вдвоем.