Хорошая девочка. Версия 2.0
Шрифт:
Ходила я зря. Вопросы успеваемости и поведения ребенка можно было бы обсудить и решить не просто по телефону, но и вотсапом даже. Но нет. Не при нашем счастье.
Возвращались из школы в сердитом молчании. Хорошо еще, что оба сердились на Бенедикта, а то было бы и вовсе кисло.
Семейная рутина, педагогические «американские горки», вечные около-родственные заморочки — это все под конец года накрывает с головой. Очень утомительно. Хочется просто замереть. Застыть сусликом на пригорке. На мгновение выпасть из бесконечного обязательного хоровода и этой чертовой ритуальной круговерти.
Но
Никак.
— Мам, ну почему мне нельзя ее любить, а? — ослик, взъерошенный с блестящими больными глазами, материализовался на кухне, где я в углу пыталась найти уединения. И покоя.
Нет-нет-нет.
Не сегодня.
— Сына, почему нельзя? Можно. Но для тебя это будет только возвышенная, платоническая любовь издалека. Как к произведению искусства или зарубежной киноактрисе, или к персонажу аниме.
— Как?
И глаза такие, большие. Стоит, старательно представляет обозначенное. Надо бы добавить образности:
— Ну вот как-то так. Вы как две параллельные прямые.
— Что, не пересечемся, да? А если… — вскидывает голову, взмахивая модной цветной челкой, за которую я знатно отхватила от мужа.
— Тогда ее посадят. Ты хочешь такой судьбы для девушки, которую, вроде как, любишь?
Давим. Давим опытом и авторитетом. «Подкуп. Шантаж. Угрозы» — наше все. У нас же в доме подросток.
— Нет, нет, ты что? — настоящая паника.
А ты как думал? В сказку попал? Да!
Страшно? Наслаждайся.
— Ничего. Пойми, так и будет. Вы не обращаете на эти мелочи внимания, а найдется кто-то, кто обратит. И поедет твоя Лада Юрьевна в Сибирь, рукавицы шить.
Отбросив ни в чем не повинный стул, на который даже не успел приземлиться, негодующий и матерящийся сквозь зубы ребенок умчался к себе в комнату.
А я еще полчаса сидела в кресле и наблюдала за мерцающими огоньками новогодней гирлянды, украшающей стену в коридоре и заканчивающей свой бег на кухонном окне. Там мигающая полоска перетекала в сетку, висящую здесь круглый год поверх римской шторы. И утешали меня эти живые цветные огоньки хоть слякотной продуваемой всеми ветрами весной, хоть душным влажным одиноким летом, хоть промозглой стылой и сопливой осенью. А зимой светить любой уважающей себя гирлянде по статусу положено, вообще-то.
Она и светит.
А я сижу.
Хотела бы подумать, прикинуть, что делать, поразмышлять о вопросах морали, ан нет. В голове только новогодние песни крутятся. И ни одной здравой мысли.
Старею.
Глава 5
Хитросплетения сложных семейных взаимоотношений
'И, кажется, будут для нас бесконечными
И страсть, и взаимность, и вера, и дом…'
Анна Островская
Рабочая неделя неслась лавиной, а я как погребенный под ней лыжник: лечу ослепшая неведомо куда и не
Кроме рутины ВУЗа, подковерной грызни на кафедре и в ректорате, у меня есть еще подозрительное затишье в болотце дома.
Два самых близких мне человека своим поведением очень сильно настораживают.
Во-первых — супруг, давным-давно преподающий только по субботам, зато с восьми утра и до восьми вечера, а всю рабочую неделю рулящий одним из крупных ТЦ в пригороде Северной Столицы. Мужик в шестьдесят лет, педагог и управленец в одном лице — тот еще подарок судьбы. Но эта перспектива была понятна даже тридцатилетнему свежеиспеченному кандидату технических наук в моем лице перед свадьбой. И да, я адекватно оценивала свои силы, когда принимала решение вписаться в этот блудняк с браком и семейной жизнью.
Но сейчас вдруг что-то сломалось в обычной нашей схеме взаимодействий. Впервые за десять лет я слышу какие-то посторонние шумы в работе родной семейной системы. Какой-то лишний то ли скрежет, то ли свист.
Опасно.
Я не люблю перемены.
Но жить и не понимать, что происходит вокруг я, пожалуй, не люблю еще больше.
Во-вторых — пасынок, хотя уже давно просто «сынок», обитающий на одной со мной территории и не позволяющий расслабиться задолбавшемуся «доценту в юбке» даже дома. Ребенок сей пребывает в переходном возрасте с девяти лет и завершения этого процесса объективно ждать в ближайшее время бессмысленно.
Руслан в любви. Ослик в постоянном недовольстве жизнью, людьми и мироустройством в целом. Он обижается на пустом месте на всех без разбору, внезапно истерит без повода или уходит в глухую оборону там, где ты ожидаешь активного наступления.
Мозги мои от всего этого молодежного разнообразия сворачиваются в замысловатый крендель. И усыхают.
А еще он приходит поговорить.
Это, на самом деле, искупает весь предыдущий трындец. Но тревога меня не отпускает даже после задушевных бесед. И сил, увы, становится все меньше.
Знайте, если кто-то скажет, что жизнь без пары тройки младенцев или младших школьников в семье есть рай, синекура и сплошной праздник — можете смело… убить его. За лжесвидетельство.
Вот опять двадцать пять.
Не дано мне тихо-мирно приготовить вечером пасту, а ведь я именно за неё взялась, чтобы не заморачиваться. Так, на скорую руку накормить вечно голодных.
Пока я спокойно обжариваю фарш, Руслан, традиционно растрепанный, влетает в кухню. Бросает на стол смартфон. Фыркает. Значит, только что говорил с матерью.
Сердит.
Наливает себе морс.
Сопит.
Всем организмом олицетворяет негодование и неодобрение.
И вдруг выдает:
— Я не понимаю, как мои предки вообще сошлись!
Что тебе сказать? Как я думаю, или корректно?
Задумчиво помешиваю в сотейнике мясо с добавленными минуту назад овощами:
— О, здесь все просто. Саше в тот момент стукнуло сорок, у него кризис среднего возраста. На молодежь потянуло. Лере двадцать как раз. Она у него секретарша. Служебный роман, — лаконично, доходчиво. Чистая правда, между прочим.