Хорошая девочка

Резник Юлия

Трясущимися руками отбрасываю от себя телефон. Со всех сторон нетерпеливо сигналят – давно загорелся зеленый. Экран подмигивает новым входящим. Делаю глубокий вдох. Я все сказала. И больше не собираюсь вступать в переговоры с наяривающим мне козлом.

В конце концов, если он не в состоянии отличить фотографии своей покойной жены от моих – это его проблемы. Мои эсэмэмщики утверждают, что люди охотнее ведутся на рекламу, когда видят, что за человек стоит за представленным продуктом. Вот я себя и показываю. Благо, без ложной скромности, показать

есть что. Когда мудак с десятимиллионной аудиторией стоял в очереди за стероидами, я стояла в очереди за красотой.

Парковка у кондитерской сплошь заставлена. Видно, после праздника Первого сентября многие родители решили побаловать себя и своих детей вкусненьким. Самой приходится припарковаться во дворах. Захожу через черный ход. Заглядываю в цех. И убедившись, что там все идет как надо, плетусь в каморку, в шутку именуемую среди сотрудников офисом.

На самом деле гораздо больше я люблю творить. Создавать новые рецепты, что-то пробовать, добавлять, сочетать, казалось бы, несочетаемое… Но пока я не нашла толкового управленца, приходится тащить на себе самую муторную и неинтересную часть работы. С головой ухожу в программу учета, но краем сознания нет-нет да и вспоминаю о том, как было хорошо, когда я пекла свои тортики дома. Очень я скучаю по тому времени. Славные были денечки.

Предвкушение того, что скоро я закончу с формальностями и убегу на производство, несколько поднимает настроение. Вот только откорректирую следующую поставку, и… Свет в каморке гаснет прежде, чем я успеваю рассмотреть, кто ко мне вломился. Я вскакиваю и тут же оказываюсь прижатой к прохладной стене щекой.

– Ну что, попалась? – ухо обжигает чье-то тяжелое дыхание. И я… я цепенею. Цепенею до того, что не могу ни пошевелиться, ни сказать хоть что-нибудь внятное. Перед глазами темнеет, прошлое накладывается на настоящее и проступает отчетливым контуром. Воздуха нет. Хотя в этот раз никто меня вроде не душит.

– Эй! Ты что, язык проглотила? А в переписке такой смелой была.

Я все-таки выныриваю из смыкающегося над головой кошмара и делаю один-единственный вдох. Воздух врывается в легкие с хрипом и бульканьем. В груди огненным цветком распускается боль. Будто сквозь вату слышу, как в дверь стучатся.

– Да что с тобой? Ничего я тебе не сделаю. Только фотки удали. Я же нормально просил.

Одновременно с тем, как до меня доходит сказанное, дверь таки открывается, и включается свет.

– Сара? У тебя все в порядке? – Слышу голос Анечки – моей лучшей баристы. Не оборачиваясь, не хочу, чтобы кто-либо видел меня настолько испуганной, трясу головой.

– П-принеси мне в-воды. П-пожалуйста. Хотя нет! Не уходи… – каким-то чудом нахожу в себе силы оторваться от стены и обернуться. Физиономию напавшей на меня стероидной гориллы надо видеть! Стоит, челюсть на полу. Что? Привидение увидел? Всхлипываю, как ребенок, и, скрестив на груди руки, крепко-крепко обнимаю себя.

– Может, вызвать полицию?

– Нет. Не надо. Мужчина уже

уходит. Да? – мой голос все еще дрожит, и сказанное звучит совсем не так, как мне бы того хотелось, но что уж? Я и правда очень напугана. Все внутри колотится. Каждая, блин, клеточка.

– Я… Черт. Охренеть.

– Дверь там! – выпячиваю вперед подбородок в надежде, что тестостероновый псих не заметит, как у меня дрожат губы.

– Офигеть, – будто меня не слыша, повторяет он. И вместо того, чтобы уйти, как было бы сейчас правильно, подходит ближе, поднимает свою лапищу (рукой это вряд ли можно назвать) и касается моей щеки. – О-фи-геть… Ты какую-то пластику сделала? Или… Как?

Я резко дергаю головой, стряхивая с себя его пальцы.

– Я все-таки вызову ментов, – угрожает Анечка. На первый взгляд – отличный план. Угрозы в моем телефоне наверняка потянули бы на какую-нибудь статью. Но мать не зря говорит, что я жалостливая дура. Да и наши гости вряд ли обрадуются приезду ментов, а в зале – впервые со дня открытия – полная посадка.

– Послушайте, вам и правда лучше уйти.

– Ага. Ну, то есть… Мои претензии к тебе, выходит, полная хрень, да?

Поскольку стоящий передо мной мужик действительно тупой как валенок, даже обижаться на него не получается. Это, знаете ли, негуманно.

– Ну, а я о чем? – киваю, с трудом выдавив из себя улыбку.

– Я думал, ты правда как-то прифотошопила лицо Мадины, а это твое, выходит... Озвереть.

Если он и дальше будет так туго соображать, у меня посыплется к чертям все расписание. Проявляя не абы какое терпение, я с ласковой улыбкой, припасенной обычно для своих самых капризных клиентов, уточняю:

– Сергей, да?

– Ага. Сергей. Бекетов.

– Ну вот, Сергей. Теперь вы в курсе, что я не покушалась ни на фото вашей покойной жены, ни на память о ней. Надеюсь, теперь-то конфликт исчерпан?

– Сто пудов. Я… Хрень какая-то. Вообще не представлял, что так бывает. Одно лицо просто… Хотя ты вроде губы не делала?

Взгляд бедолаги соскальзывает на мою грудь. Что? Он и там пытается отыскать следы пластики? Так нет ее. Мамочки! Он реально очень тупой. Может, зря я Даву отдала на кикбоксинг? Не дай бог, ему вот так отобьют башку. Даже десять миллионов подписчиков того не стоят. Серьезно.

– Вы правы. Я вообще ничего со своей внешностью не делала. Такая родилась. У вас больше нет вопросов? Я правда очень занята.

Наверное, глупо продолжать обращаться к нему на вы, когда он мне тыкает, но я не могу удержаться от сарказма. Смысл до него все равно вряд ли дойдет. Так что…

– Вопросов нет. Только извинения. Не хотел тебя напугать. Точнее, хотел, но не тебя… Черт. Дерьмово получилось.

Не то слово. Терпеть не могу агрессивных мужиков. Какими бы они соображениями ни руководствовались.

– Все нормально, Сергей. Главное, что вы все для себя прояснили.

– Неудобно вышло. Я могу как-то искупить свою вину? Пойдем, кофе выпьем…