Хорошее время, чтобы умереть
Шрифт:
Так я подумала, а вслух сказала:
– Я согласна, Григорий, пойти с тобой в любой ресторан, но с одним условием: ты даешь мне действительно ценные сведения.
– Обижаешь, Танечка!
Полчаса спустя я сидела за шикарным столом шикарного ресторана. Передо мной стояли такие блюда, что у меня голова закружилась от их вида и запаха. Кузякин сидел напротив и смотрел на меня восхищенным взглядом.
– Ну, как тебе, Танечка, обед?
– Пойдет, – кивнула я.
Продюсер рассмеялся.
– «Пойдет»? Ну-ну…
Он подцепил
– А вино? Почему ты не пьешь вино, Танечка? Ты ведь не за рулем! А я потом отвезу тебя, куда надо.
– Григорий, ты давай не тяни время, – сказала я, беря бокал в руку и отпивая хорошее французское вино.
Да, Гриша в этом разбирается, заказал самое-самое… Впрочем, я пришла сюда не за этим.
– Так вот, – начал продюсер, прожевав свое мясо, – живет у меня один приятель в доме, рядом с тем, где вашу старушку пришили. Хороший такой приятель, у него собачка имеется…
– Григорий, ты что, собираешься рассказать мне о своем приятеле? Зачем он мне?
– Ты вино-то пей, Танечка, оно ж таких денег стоит!
– А зачем ты заказал самое дорогое? Нескромный ты человек, Григорий.
– Это точно, я нескромный… Так вот, приятель этот любит выгуливать по утрам свою собачку. И частенько ходит мимо дома, где ваша старушка жила. Там рядом скверик имеется – милый такой и уютный скверик. Я ему рассказал, что старушку пришили, а он возьми и скажи мне: знаю, мол, того человека, который шляпу носит черную с большими полями.
– Знает?
– Именно. Ну, во всяком случае, уверяет, что знает.
– А мы можем поехать к этому твоему знакомому?
– А почему не можем? Можем, конечно.
– Тогда едем! – Я решительно отодвинула от себя тарелку с индейкой и начала вытирать губы салфеткой.
– Э, нет, Танечка! Поедем, но не сейчас. Дружок-то мой до обеда работает, дома только после трех будет. Так что пока сидим здесь и едим. Ну, покушай, солнышко! Доставь дяде такую радость!
– Тебе что, пообедать не с кем? Телок красивых вокруг тебя вьется… – Я снова придвинула к себе белоснежную тарелку с румяной индейкой.
– Именно что телок. А мне, может, хочется с умной девушкой пообщаться. Повторяю: пообщаться, так что не шугайся, в постель тебя не потащу.
– Да это было бы и бесполезно.
Какое-то время мы ели молча. Шикарные блюда исчезали со стола одно за другим, предусмотрительный вышколенный юноша-официант убирал пустые тарелки. Потом мы поболтали о тем о сем, Григорий рассказывал о своих творческих планах, о том, что снимает новый клип…
Когда стол опустел, Кузякин вытер губы салфеткой и поманил к себе официанта:
– Рассчитай нас, Павлик!
Три минуты спустя мы с продюсером ехали в его шикарном джипе, он вез меня к тому человеку, который знал высокого «мексиканца». У меня замирало все внутри: неужели вот сейчас все и прояснится? Скорее бы, скорее…
Неожиданно я почувствовала, что мне стало как-то нехорошо. Голова слегка закружилась, я взялась за ручку дверки.
– Что с тобой, Танечка? –
– Что-то голова кружится…
– С чего бы это? Выпила ты немного… Впрочем, у вас, женщин, это бывает: падения в обмороки и все такое… Давай я тебе окно приоткрою, а ты откинь кресло назад и поспи немного.
– Еще чего! – презрительно фыркнула я. – Я что, кисейная барышня?
– Так мы еще не скоро приедем, мне тут в одно место надо заскочить.
Увидев мое возмущенное выражение лица, Григорий торопливо добавил:
– Ненадолго, зайка, совсем ненадолго.
Я недовольно покачала головой и тут же почувствовала новый приступ дурноты и головокружения. «Кажется, мне действительно плохо, – подумала я, – может, какие-то блюда в ресторане были несвежими». Против своего желания я откинула голову и закрыла глаза. Черт, этого еще не хватало! Через пару минут я почувствовала жуткую слабость. Что со мной?! Может, мне надо в больницу – промыть желудок или что-то еще? Но не успела я обдумать, какие именно процедуры мне сделают медики, как провалилась в черную пустоту…
Глава 10
Я выплыла откуда-то из небытия, из темноты, из провала, и первое, что поняла, – я жива! Кажется, я лежу на чем-то твердом и холодном, и это доставляет мне страшные неудобства. А еще у меня дико болит голова. Я захотела потрогать ее рукой, но не смогла этого сделать. Что за черт?! У меня что, нет рук?! И тут я почувствовала, что руки у меня все-таки есть, они даже очень болят. Но руки мои были туго связаны за спиной. А вокруг – почти кромешная тьма…
Что же случилось? Где я? Кто посмел сотворить со мной такое – связать, бросить на пол – а я лежала именно на полу… Кажется, даже на земляном полу… И потом, эта боль в голове и тошнота… Вот черт! С чего это? И почему здесь так пахнет сыростью?
И тут я услышала еле доносившиеся до меня голоса. Да-да, кто-то монотонно бубнил, и, главное, где-то совсем рядом. Я кое-как села, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене, и прислушалась, затаив дыхание. Но слышно было плохо, и тогда я решила подползти туда, откуда пробивался слабый свет. Оказалось, это была дверь. Извиваясь, как червяк (кажется, куртку и джинсы придется теперь долго и упорно отстирывать), я с трудом приблизилась к деревянной двери, к которой вели три ступеньки, легла на них и прильнула ухом к щели, затаив дыхание. Говорили двое.
– …Что делать, что делать! – рычал один, голос которого мне показался до жути знакомым. – Не знаю я, что делать!
– А кто должен знать, я? – возмущенно вопрошал второй. Могла бы поклясться, что его голос я слышу впервые.
– Мальчик мой, ну, придумай что-нибудь! – взмолился знакомый голос.
– Что придумать?! – возмутился «мальчик». – Ты таких дел наворотил, что мы теперь в полном дерьме. Ты слышишь? В полном!
Я удивилась, что «первый» называет своего собеседника мальчиком: у того был голос вполне взрослого человека, мужчины, правда, голос какой-то странный: чересчур нежный и чуточку капризный. Таким обычно говорят «голубые». Между тем приятели продолжали: