Хорошие девочки получают все
Шрифт:
Может, просто приснилось?
Затем раздается настойчивый звонок в дверь, и я понимаю, что это не сон, а скорее кошмар.
Наверное, это Дэниел.
Бегом спускаюсь по лестнице, надеясь, что случилось чудо, и мама ничего не слышала.
– Кирби! Что происходит?
Кажется, в резиденции семьи Грин чудесам места нет. Впрочем, это не новость.
– Ничего страшного, мам. Пьяные соседи. Спи. Я разберусь.
Как только стук раздается вновь, я распахиваю дверь, и пьяный Дэниел, спотыкаясь, вваливается через порог, едва не угодив мне в глаз кулаком.
– Надо же! Кирби, любовь
Я выныриваю у него из-под мышки и закрываю дверь.
– Тише, Дэниел. Люди спят. Какого дьявола ты опять здесь? Я ведь предупреждала, что будет, если снова заявишься посреди ночи. Я позвоню в полицию, и тебе запретят ко мне приближаться.
Он поворачивается ко мне лицом, и я вижу, что он не так уж пьян, но намного злее, чем мне показалось вначале. Я делаю глубокий вдох и продолжаю:
– Если сейчас же уйдешь, то можешь отделаться предупреждением. Но если будешь здесь, когда явятся полицейские, – попадешь в тюрьму. Понравится ли это твоим богатым покровителям, которые организуют для тебя выставки?
Дэниел глумливо усмехается, подходит ближе и упирается руками в дверь, прижав ладони по обе стороны от моей головы. Мне не вырваться. Сердце колотится все сильнее – вот-вот выскочит из груди.
И все-таки мне не особенно страшно.
«Лгунья».
– Кирби, – произносит Дэниел зловещим шепотом. – Эх, Кирби, Кирби… Что же нам с тобой делать? Точнее – что мне с тобой сделать? У меня в кармане наручники – думаю, следует приковать тебя к постели и подержать несколько дней, пока ты не примешь мою точку зрения.
Он берет меня за подбородок и сжимает – сначала мягко, потом все крепче и крепче, до боли.
– Дэниел, перестань! Ты пугаешь меня. Скажи наконец, в чем дело?
Он немного ослабляет хватку, но не отпускает меня.
– Проблема в том, Кирби, что ты меня одурачила. С твоим уходом от меня отвернулась фортуна. Любой предмет в моих руках обращался в золото, когда мы были вместе, а теперь я не могу продать ни одной картины, чтобы заработать на кусок хлеба и удержать душу в бренном теле. – Он горько усмехается. – Хотя от моей души, пожалуй, мало осталось. Но ты, Кирби, была моим талисманом, моей счастливой кроличьей лапкой. И ты нужна мне. Потому что моя удача ушла вслед за тобой. Я хочу, чтобы ты вернулась. – Он берет меня за волосы и рывком притягивает к себе. – И я намерен вернуть тебя. Не согласна – тебе же хуже. Я затрахаю тебя до полусмерти и буду продолжать, пока не примешь мои условия.
Дэниел жадно хватает ртом мои губы и наваливается всем телом, Теперь мне очень страшно, я в ужасе, слезы струятся по моим щекам, но он не отпускает меня, а потом…
Вижу, как передо мной взметается в воздухе расплывчатое пятно, и слышу глухой звук, но на сей раз это не летающий кусок мяса, а что-то тяжелое опускается на голову Дэниела. Он отпускает меня и с воплем хватается за висок.
Я как во сне. Отстраняюсь от него и изумленно смотрю на маму, стоящую посреди комнаты. Она дрожит от страха, но не выпускает из рук длинную деревянную
– Не смей, – говорит она очень решительно, несмотря на дрожь в голосе, – прикасаться к моей дочери! И еще: в этом доме таких слов не произносят!
Мой бывший любовник оборачивается и поднимает руку – наверное, для защиты, но мама понимает его жест как угрозу и наносит еще один удар палкой, на этот раз по плечу.
– Не смейте поднимать на меня руку, молодой человек. Вон! Убирайся! Проваливай отсюда сейчас же!
Она вновь замахивается палкой, а я наконец немного оправляюсь от шока, хватаю со стола настольную лампу с мраморным основанием и выдергиваю шнур из розетки. Теперь мы стоим, как две амазонки, с палкой и лампой наперевес, готовые сразиться с врагом.
Дэниел переводит взгляд с меня на маму, держась рукой за голову, и кровь сочится у него между пальцев.
– Вы просто пара полоумных! Пара долбаных психопаток! Я, наверное, из ума выжил, раз решил, что ты имеешь какое-то отношение к моей удаче, безмозглая сучка!
Мама переходит в наступление, угрожая палкой:
– Придержи язык, недоумок! Не смей обзывать мою дочь! Убирайся!
Я тоже делаю шаг вперед, приподнимая лампу так, что бы ее можно было запустить ему в голову. Дэниел ошалело смотрит на нас, потом неловко хватается за дверную ручку и распахивает дверь.
– Все, все, ухожу! Ухожу, глупые…
Мама захлопывает дверь у него перед носом, отсекая все изящные комплименты, которые Дэниел готовился проорать в наш адрес. Затем закрывает засов, прислоняется спиной к двери и сползает на пол.
Я ставлю лампу и подбегаю к ней:
– Мама, как ты себя чувствуешь? Мам!
Она смотрит на меня и улыбается. Это испуганная, но все же улыбка.
– Никто не смеет трогать мою дочь… мать их!
У меня от удивления вытягивается лицо.
– Мам! Ты сказала «… мать их»?
Мама вновь улыбается:
– Я чуть не забила до смерти человека перекладиной от твоего шкафа, а тебе и сказать больше нечего?
Сажусь рядом, кладу голову маме на плечо и начинаю истерично смеяться. Она присоединяется ко мне, и вот уже мы обе дико хохочем, прямо на полу, прислонившись к входной двери.
Я первая перевожу дух и пылко обнимаю ее.
– Мам, я люблю тебя. Не верится, что ты прибежала меня спасать.
Мама улыбается мне, но в глазах стоят слезы.
– Это не впервые, Кирби. Тебя не удивляло, почему папа тебя никогда не трогал? Я твоя мать. И никому не позволила бы обидеть мою девочку. Даже родному отцу.
Я отстраняюсь и ошеломленно смотрю на нее:
– Ты… но… мам, я понятия не имела. Тогда почему?.. Почему?..
Она вздыхает, и в этом вздохе заметна мучительная усталость. Но затем мама опять улыбается, и я вижу на ее лице проблеск надежды.
– Кирби, нам с тобой о многом следует поговорить. Я уже почти год посещаю психотерапевта, чтобы хоть отчасти справиться со своими проблемами. И даже хожу на свидания, представляешь? – Мама смеется, и ее щеки становятся ярко-розовыми. – Пока, правда, я виделась с ним лишь трижды. Но он хороший человек, и нам приятно проводить время вместе. Было бы здорово познакомить вас, если бы ты приехала ко мне в гости.