Хорошие плохие девочки

Он бросал мне в личку уже сороковый запрос на вирту. А я игнорировала. Зря я это делала. Он ведь все равно добьется своего, а после моих стоических отказов потом только будет хуже. Мне. Хуже будет мне.

Ну, в клуб он не приедет. Его не пустят после последнего и предпоследнего скандала. Будет ждать дома. Маму накрутит. Будет злой, как тысяча имперцев.

А мне надо отдохнуть. От него. От работы. От туристов, чтоб им в черную дыру провалиться!

А отдыхать я умела… Или

— Ты не устала от его звонков? Он же тебя во все дырки… — Моя подруга Вирери, как обычно, зрела в корень, с детской непосредственностью выдавала на-гора чужие секреты, и последствия ее не стесняли.

— Бей, твой шар! — Я не собиралась обсуждать с этой девчонкой свою личную жизнь. — Мы отдыхаем ведь, да?

Бильярдный клуб «Облако» занимал весь огромный сто двадцатый этаж. Жаль, это не двухсотый, из окон которого открывался шикарнейший вид на крыши «соток». И постоянно паркующиеся у смотровых окон водители, в нарушения всяких правил безопасности, бесили до разрыва сверхновой.

Я с завистью и тоской смотрела на танцовщиц в тубах, никак не в состоянии решить — зря я сменила профобразование или нет? Может, лучше бы мне сейчас танцевать на какой-нибудь Альтаспере-8, и не думать о ждущем меня дома идиотинеанце? Там бы я была экзотикой… Но смогла бы подавлять рвотный рефлекс каждый раз, видя, как местное население ползает в собственной слизи, желая завлечь особь противоположного пола в любовные игры?

— Бездна! Твой удар, Сан!

Вирери имела хороший довесок к своему непримиримому бесцеремонному характеру — она умела вовремя втиснуться, чтобы избавить от тягостных дум. Проигнорировав очередной запрос на вирт, я ударила по шару.

Через два часа такси выплюнуло меня на посадочной площадке на крыше моего дома в захолустье. Скан показывал, что замок на моей двери не заблокирован на ночь, а значит, Козрел был еще там. Меня еще слегка пошатывало от выпитого дешевого шампанского, однако, оно же и придавало искусственное чувство храбрости. Мне еще предстояло выслушать и пережить…

Он сидел на кухне, как я и предполагала. Мама, завидев меня, заулыбалась и поспешно поднялась:

— Меня еще подруга ждет, а вы тут сами…

И, чмокнув меня в щеку, испарилась.

Он ждал, пока пикнет не откалиброванная дверь. А затем в один шаг пересек кухню и коридор, чтобы с силой толкнуть меня и припереть к стене, пережимая горло локтем.

— Ты, сука, когда научишься отвечать на вызовы?!

Я, распятая на стене, словно гусеница для препарирования, отвернулась, кривя губы. Отвечать или оправдываться — себе дороже. Поэтому, благоразумно промолчала. Козрел, тем временем, продолжая удерживать меня почти навесу, душил одной рукой, а другой, тяжело дыша, шарил по бедру, пытаясь найти разрез на длинной юбке или хотя бы поднять подол. Через какое-то время ему удалось-таки, и он, мучительно выдохнув, ослабил хватку, перенеся все внимание на мою оголенную ногу.

— Ты должна была ответить… паршивая шлюха!

Он любил грубость. Любил оскорблять меня, чувствуя власть, отсутствие сопротивления.

— Кто

Его руки, теперь уже обе, опустились вниз, окончательно смяв длинную юбку в области бедер. Подбородком он давил на грудь, потому что, мало того, что был ниже меня ростом, так еще и присел, чтобы добраться до трусиков.

— Они не трогали тебя, нет! Они знают, что ты моя!

Говоря с придыханием, он расширял радиус поглаживания, заставил слегка развести ноги и все слюнявил кожу в вырезе декольте. Его речь, как и дыхание стали сбиваться, как только он почувствовал жар, исходящий от моей промежности. Я его не хотела, но тело всегда решало за меня. И не слушалось доводов разума.

— О, да! Да, моя маленькая танцовщица… Давай потанцуем!

Он сам положил мои безвольно опустившиеся руки себе на плечи, захватил ногу под колено, заставляя забросить ее себе за спину. При всей своей моральной недостаточности, он был физически силен. Не раз доказывал, что ему не составит труда сломать меня, как стебелек зеленой спаржи.

— Тадам-тадам-тадам-там-там…

Обхватив меня второй рукой и прижав к себе, он оторвал меня от пола и неуклюже закружил, двигаясь в сторону спальни. Я чувствовала, как мужчина возбудился. Чувствовала это сквозь жесткую ткань его формы. Чувствовала, как ткань трусиков взмокла. Чувствовала, как предаю сама себя в очередной раз.

— У меня есть сюрприз для тебя!

Ох, это означало, что в его постельных предпочтениях ничего не изменилось, но он притащил новую игрушку. Пришлось кисло улыбнуться. С момента моего прихода я не произнесла ни звука.

Добравшись до комнаты, он отпустил меня, поставив спиной к кровати, а сам подошел к окну, так, чтобы я видела лишь его силуэт, и принялся раздеваться. Комната освещалась лишь тусклым белесым светом светильников кухни. Ему было хорошо видно мое лицо, а я его практически не различала в темноте. И то, с каким придыханием он рассказывал мне, как мечтал весь рабочий световой день обо мне, глядя на пошло одетых сотрудниц посольства, должно было меня восхитить. Но рассказ лишь забавлял. Поэтому я прибегла к давно заученному и проверенному способу: запрокинула голову назад, тяжело задышала, из-за чего грудь стала вздыматься девятым валом, распустила волосы и сжимала их с силой, чтобы боль заглушила желание истерично смеяться.

Он разделся быстро. Как обычно. Затем пошуршал фольгированной клеенкой и подошел ко мне.

— Тебе понравится, — сказал он, прикладывая что-то холодное к моей шее.

Я вздрогнула. Ощущая холод на коже, я смогла тактильно изучить предмет, который в лучшем случае будет скоро у меня во рту, а в худшем…

— Это раритет. Его принесли нам на хранение, и завтра он должен быть на складе, иначе…

Иначе — смерть. У идиотинеанцев все так: напортачил на работе — смерть! Дома хоть бомбу собирай — наплевать. А работа — святое! Именно поэтому Козлер с таким жутким трепетом говорил о вещи. Обнаружь кто ее пропажу, и мужчине не жить.