Хороший, плохой, неживой
Шрифт:
Ее жесткий тон собственницы взметнул во мне страх. Айви повернула голову, волосы упали назад, открывая лицо. В черных глазах горел древний голод, не ведающий греха.
– Я видела, что случилось у тебя с Пискари, а ведь это всего лишь палец коснулся твоей кожи.
Я слишком была напугана, захвачена волнами ощущения, расходящимися "от шеи в ритме пульса.
– Представь себе, – шептала она, – что будет, если вместо твоего пальца это будут мои зубы – нежно и чисто входящие в тебя.
От этой мысли меня обдало жаром, я обмякла в ее железной хватке, тело восставало против мечущихся мыслей. По лицу покатились
– Не плачь, Рэйчел, – сказала она, наклоняя голову, чтобы коснуться губами моей шеи. Я чуть сознание не потеряла от ноющего желания. – Я тоже не хотела, чтобы так вышло. Но для тебя, – шепнула она, – я нарушу пост.
Зубы Айви прикусили мне шею, дразня… Я услышала тихий стон, поняла ошеломленно, что это я стонала. Тело кричало, требовало, но душа вопила «нет». Всплыли жадные, голодные лица у Пискари. Несбывшиеся мечты, потерянные жизни. Существование, посвященное служению чужой потребности. Я попыталась оттолкнуть Айви – и не смогла. Воля превратилась в ватную ленточку, рвущуюся от малейшего натяжения.
– Айви! – все-таки сказала я, слушая собственный шепот. – Подожди.
«Нет» я сказать не смогла. Но я смогла сказать «подожди».
Она услышала, отодвинулась, чтобы на меня посмотреть. Сама она почти утонула в тумане предвкушения и страсти. Меня объял холодный ужас.
– Нет! – сказала я, тяжело дыша, преодолевая навеянную феромонами эйфорию.
Я это сказала. Как-то я смогла это сказать.
Удивление и мука отразились у нее на лице, тень сознания вернулась в черные глаза.
– Нет?
Это был голос обиженного ребенка.
У меня глаза закрывались под волнами экстаза, расходящегося от шеи, где ее пальцы гладили края шрамов, где только что были ее губы…
– Нет, – сумела я сказать, не понимая, где я, не чувствуя реальности, только слабо пытаясь оттолкнуть Айви от себя. – Нет.
От резкой боли в стиснутом плече глаза у меня открылись сразу.
– Не верю, что ты это всерьез! – прорычала она.
– Айви! – завопила я, срываясь на визг, когда она притянула меня к себе. Адреналин вычищал сосуды, за ним шла боль наказанием за дерзость. Ужас придал мне силы не допустить Айви к моей шее. А она тянула с возрастающей силой. Губы разошлись, обнажив зубы. У меня мышцы стали дрожать, не выдерживая напряжения, и она подтягивала меня все ближе и ближе. Душа исчезла из ее глаз, и подобно языческому богу сверкал в них голод. Руки у меня затряслись, еще секунда – и они не выдержат.
Боже, спаси меня! – взмолилась я отчаянно, обращая глаза к тому месту, где остался след от распятия, висевшего здесь раньше на стене.
Айви резко дернулась в ответ на металлический звон, наполнивший помещение. застыла. Желание ее замерцало, стало пропадать, брови удивленно приподнялись, в глазах появилась мысль. Задержав дыхание, я ощутила, как слабеет ее хватка. Пальцы соскользнули с моего плеча, и она, вздохнув, опустилась к моим ногам.
У нее за спиной стоял Ник, держа в руках мой самый большой медный котел для зелий.
– Ник, – прошептала я, не в силах разглядеть его сквозь нахлынувшие слезы.
Вздохнув, я потянулась к нему и потеряла сознание,
Глава тринадцатая
Было тепло и душно. Доносился запах остывшего кофе. «Старбакс», два куска сахара, без сливок. Я открыла глаза, но перепутанные рыжие пряди застилали зрение. Рука отозвалась болью, когда я их отвела в сторону. Было тихо, только доносился уличный шум и привычное гудение будильника Ника. Я не удивилась, очнувшись у него в спальне, на своей обычной стороне кровати, видя сразу и окно, и дверь. Никогда еще не было мне так приятно видеть ободранный комод Ника с выпавшей ручкой.
Косые лучи, светившие меж раздвинутых штор, уже начинали гаснуть. Очевидно, день клонился к закату. Часы показывали пять тридцать пять, и я знала, что это время точное. У Ника слабость ко всяким электронным штучкам, и эти часы каждую полночь корректировали свои показания, получая сигнал от атомных часов в Колорадо. И наручные часы Ника тоже. Зачем кому-то нужна такая точность – это было для меня непостижимо. Я-то наручных часов вообще не ношу.
Меня до подбородка уютно укрывал сине-золотой шерстяной платок, связанный когда-то матерью Ника, и от него слегка пахло мылом «айвори соуп». Амулет от боли лежал на ночном столике – и иголка для пальца тут же. Ник подумал обо всем. Если бы он мог сам активировать чары, он бы это сделал.
Я огляделась, ища его глазами – раз пахнет кофе, значит, он где-то рядом. Платок стек с меня, когда я спустила ноги на пол. Мышцы отчаянно протестовали, когда я потянулась за амулетом. Ныли ребра, тянуло спину. Наклонив голову, я уколола палец, добыв три капли крови, чтобы пробудить чары. И еще даже раньше, чем накинула шнур на голову, ощутила облегчение. Все травмы сводились к ушибам и синякам – все заживет.
Я прищурилась в искусственных сумерках. Оставленная кофейная чашка привлекла мое внимание к груде одежды на стуле. Она шевелилась в плавном ритме, превратившись в спящего Ника, разбросавшего длинные ноги. В носках, потому что по его ковру не ходили в ботинках, и торчащие большие ступни вызвали у меня улыбку.
Я села, довольная, что делать ничего сейчас не надо. У Ника день начинается на шесть часов раньше моего, и пробивающаяся щетина покрыла ранней тенью длинное спокойное лицо спящего. Подбородком он уткнулся в грудь, короткие волосы упали на глаза, открывшиеся, когда первобытным чутьем он ощутил мой взгляд. Я улыбнулась шире, когда он потянулся на стуле, зевнул.
– Привет, Рей-Рей, – сказал он, и голос у него был теплый, как лужа воды под солнцем. – Как ты?
– Нормально.
Мне было неловко, что он все это видел, что он меня спас, а еще я от души радовалась, что он оказался на месте для того и для другого.
Он пересел ко мне, матрас прогнулся, и я сползла к нему, счастливо и с облегчением вздохнув. Он обнял меня одной рукой и прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, вдыхая запах старых книг и серы. Постепенно сердцебиение у меня успокоилось, и я сидела, ничего не делая, черпая силу просто в том, что он был рядом.
– Уверена, что нормально? – спросил он, глубоко запуская руку мне в волосы.
Я отодвинулась.
– Да, спасибо. А где Айви?
Он ничего не сказал, и я сама ощутила, как исказилось тревогой мое лицо.