Хорошо быть богом
Шрифт:
Боня не спеша дошел до высокой стены и стал ее обходить, весело помахивая посохом. Настроение у того тоже было отличное, а может, Бонино передалось. Вообще, чем больше Боня общался с мелорнами, тем больше поражался. Растение — и разумное! Может, не совсем как человек, но ведь и люди разные бывают. А тут у него в руках совсем молодой побег, но тоже — личность. Или ему все знания и опыт старого дерева предались?
Оказалось, что за углом Боню ждали. Какие-то три шкафо-подобные личности: каждый ростом под два метра и весом не менее двух центнеров. Причем все это — сплошные
— Ну что, колдунишка, сам пришел, — крайне неприятным голосом начал первый «шкаф». — Хан приказал тебя к нему доставить, но голову можно и отдельно от тела, неверная собака!
Боня мысленно выругался. Надо же, о Свете беспокоился, а сам поперся гулять без своего ПП, хорошо хоть доспех не «снял». Орать и звать на помощь не хотелось, но голос он все-таки повысил:
— Ты не слишком вежлив, воин. А зря! И я не колдун, а деус. Передай своему хану, что, если он хочет меня видеть, пусть сам ко мне приходит, а хамов и дураков пусть больше не посылает!
«Шкаф» нехорошо усмехнулся и потянулся к рукоятке сабли. Боня перехватил посох и попытался ударить набалдашником. «Шкаф» только небрежно вскинул вверх левую руку в латной перчатке, прикрываясь от удара, одновременно правой выхватывая саблю.
Рукопашным боем, а тем паче боем на посохах, Боня никак не владел. Некоторое время он посещал занятия по карате, но реально оценивал свои возможности и бить ногами профессионального воина даже не стал и пытаться. Вся его надежда была продержаться до прихода подмоги. В том, что его сложное положение кто-нибудь из команды заметил, он не сомневался.
Только вот посох думал явно по-другому. Вместо того чтобы застрять в латной перчатке «шкафа», он немыслимым образом изогнулся, обошел руку и засветил противнику в лоб. Не слабо так засветил. На шлеме воина образовалась круглая вмятина сантиметров в пять глубиной, а сам он осел на землю, так и не успев замахнуться саблей.
Не глядя, Боня отмахнулся посохом за спину, чувствуя там другого противника. На сей раз посох застрял, и Боня повернулся посмотреть, что случилось. Оказалось, что отводок вытянулся и обмотался вокруг шеи второго «шкафа». Причем оставил для шеи места раз в пять меньше, чем ей было нужно в нормальном состоянии. Фактически голова у второго воина была попросту оторвана, а он сам заваливался на бок в явно не подлежащем ремонту состоянии. Боне показалось, что посох что-то довольно пропел и вернулся к своей исходной форме. Голова у падающего воина при этом развернулась на сто восемьдесят градусов.
В легком обалдении Боня повернулся к оставшемуся противнику. Тот с мрачным, но решительным выражением лица сорвал с седла ближайшего коня лук и колчан и теперь как раз целился в него.
— Прекрати, — Боня срочно дорастил мановый доспех до закрытого, — ответишь на мои вопросы — и сможешь уехать целым. Мне твоя жизнь не нужна.
Стрела просвистела и отскочила от его груди. Упорный «шкаф» схватился за следующую. Боня взял посох поудобнее и сделал шаг к стрелку. Двигался он теперь медленно,
Добраться до степного камикадзе Боня не успел. Над головой раздались рев и хлопанье крыльев, и на воина вместе с несчастными лошадьми сверху обрушилась Света. Гаргульи и пикси тоже оказались рядом, а через минуту подбежала и Улдуз.
— Бонечка, ты цел? — крайне обеспокоенным голосом спросила Света. Спасибо хоть больше не ревела, а говорила почти нормально, а то Боня во время ее атаки чуть не оглох.
— Да что со мной будет? — Боня сделал вид, что набить морду трем бугаям практически голыми руками для него вполне обыденное дело. — Но за заботу — большое спасибо. Знаешь, как это приятно, когда о тебе кто-то беспокоится…
Боня потянулся руками к Светиной морде и чмокнул ее в нос:
— Золото мое! — Затем он повернулся к тому, что осталось от последнего воина. — Как я понимаю, поговорить с ним уже не удастся… А я надеялся узнать, кто они и кто их сюда послал…
— Ну это и я могу сказать. — Улдуз стояла рядом и с интересом рассматривала следы побоища. — Это нукеры Барбэ-бека, старшего сына великого хана Гулюка. Вон тот (она указала на первого «шкафа») — правая рука хана и начальник охраны. Все трое были славными батырами. Чем это ты их так?
— Просто посохом. Они что-то хамили много и за сабли хвататься стали. Вот разговора и не получилось.
— А я и не знала, что ты так посохом умеешь драться, — удивилась Света. — Конечно, дубинка против меча часто имеет преимущество, но чтоб с тремя противниками сразу…
— Вообще-то я и сам не знал, — не стал врать Боня, подозревая, правда, что подобная «скромность» только добавит ему очков. — Наверное, они просто не ожидали, что я их сам бить начну. А может, слава у них дутая была, большого впечатления они на меня не произвели, разве что своим объемом.
— Ты великий воин, — подытожила Улдуз, восторженно глядя на Боню. — Надо будет папе скорее рассказать! Хотя он, конечно, решит, что батырам, забывшим старую веру в угоду наследнику, отомстили духи предков.
— Погоди, не убегай так сразу, — тормознул ее деус. — Надо бы решить, что с трупами делать, а еще не мешало бы понять, не придут ли другие за них мстить.
— Про трупы не беспокойся, папа кого-нибудь пришлет забрать тела. Только доспехи на них лучше оставить. Тогда это будет обычный поединок поссорившихся воинов, и мстить не за что. А Барбэ-бек осторожный, он, пока не разберется, больше никого к вам присылать не будет.
— Ну и нравы тут у вас, — удивился Боня. — Трое на одного из засады напали, и это называется честным поединком?!
— Но так ты же их победил! Значит, силы были как минимум равны. А то, что они сами на тебя напали, означает лишь одно: они переоценили свои силы и поплатились за это. Все справедливо!
Боня был сильно удивлен такой трактовкой «справедливости», но спорить не стал.
— А лошадей (вернее, то, что от них осталось) мы можем забрать? — уточнил он. — Все-таки мясо, чем на охоту тащиться, лучше это оприходовать.