Хоровод нищих
Шрифт:
– Может быть, – согласился Ионас, – но бесплатно чинить ботинки я не буду.
– Не стоит говорить об этом. Давайте проведем вечер в обстановке одухотворения и веселья. Позвольте рассказать вам о себе?
Ионас не ответил. Он встал, включил электрический свет и снова уселся на свой рабочий стул. Спешить в свое жилище у него не было особой причины, ибо там ожидала его однообразная скука одиночества. Постепенно его стал забавлять словесный поток, исторгаемый господином Золя, который рассказывает историю своей жизни.
Оказывается, в ее отдельные периоды он бывал очень богат. Даже дальние родственники
– Два месяца тому назад я приехал из Хельсинки в Выборг, на прием к доктору Рипалуома. Вы, наверное, знаете, что он известнейший психиатр в Финляндии? Не знаете? Удивительно. Вам следует обязательно познакомиться с ним.
Итак, я прибыл к нему на прием. У меня временами пропадает память. Как правило, забываю свое имя и адрес. Сейчас забыл имя Рипалуома. Прихожу в неистовство, и у меня поднимается температура. Память ко мне вернулась только три дня тому назад. Не знаю точно, что происходило со мной за истекшие три месяца. Когда я вчера проснулся в одном из домов приезжих, то обнаружил, что остался без багажа и без денег. Однако сейчас я полон оптимизма: драгоценная память ко мне вернулась! Я ясно помню, что в Хельсинки у меня богатый дом, где мой секретарь выписывает чеки и посещает за меня церковь, театры и присутствует на бирже ценных бумаг. Живо также помню, что я лирик и художник и что меня зовут… зовут…
– Эмиль Золя, – подсказал Ионас.
– Точно. Эмиль Золя. Впрочем, дорогой Золя, что вы думаете о моих ботинках?
– Я не Золя, а Сухонен.
– Правда? Невольно путаю имена. Так что вы думаете о моих ботинках, мастер Золя, могу ли я получить их починенными уже сегодня? Как я уже сказал раньше, других ботинок у меня нет, как, впрочем, и денег. Кроме того, я боюсь темноты и являюсь бездомным сиротой.
– У тебя же в Хельсинки богатый дом, – заметил Ионас.
– У меня дом? Эх, если бы он был. Я родился в детском приюте и большую часть своей жизни провел в училище для акушерок. Два месяца иду пешком в Хельсинки, продавая платяные щетки и стихи. Скажите мне, господин Эмиль Золя, можете ли вы предоставить мне кредит? Мне нужны новые подметки, постель и немного еды. Вы все получите обратно с процентами. Все же мой отец – советник по горному делу, а мать – детский врач, говоря абстрактным языком. Прямая линия – это форма выражения собственной воли. Так будьте же прямолинейны. Не думайте, что моя речь – это пустые звуки, дайте гуманным мыслям восторжествовать над вашими поступками. Дорогой господин Золя! Вы совершите ошибку, свойственную либералам, если не примете во внимание мои нынешние личные особенности – голод и жажду…
Ионас начал поглядывать на дверь. Ему необходимо выпроводить ушибленного искусством господина. Ионас внимательно посмотрел на гостя, в глазах которого появился стеклянный блеск. Подошел
– Ты же пьян.
– Я?
– Ты! Нализался и несешь чушь. Считаешь меня идиотом и дураком?
Господин Золя не понял жесткости мастера и снова стал говорить о кредите, подметках и жажде.
– Кончай! – вспыхнул Ионас. – Кредита не будет.
– Извините, вы оскорбляете меня. Неужели не знаете, кто я такой?
– Знаю, но ты, по всей видимости, не знаешь, кто я.
Ионас своими сильными руками схватил гостя за лацканы пиджака и поднял его на ноги. Но как только он отпустил руки, жалкий путник с дороги искусства рухнул, словно мешок, на пол, а из его нагрудных карманов вывалилась груда полинявших, подмоченных дождем рукописей. Эмиль Золя потерял сознание. В прямом смысле слова.
Мастер посмотрел на лежавшего на полу и попытался перевести его в сидячее положение. Но несостоявшийся клиент, растянувшись на полу, бредил. Ионас, сам того не желая, оказался в затруднительном положении: человек в бессознательном состоянии валяется на полу в его сапожной мастерской.
Ионас поспешил в комнату нейти Тикканен, рассказал о случившемся, и они вместе отправились в мастерскую. Лидия наклонилась, посмотрела на лицо гостя и восторженно воскликнула:
– У него прекрасный вид. Немного напоминает князя. Пожалуй, только несколько худее будет. Ай, какая у него ямочка на подбородке! Посмотри! И зубы красивые. Кто он такой?
– Писатель Эмиль Золя.
– Писатель Эмиль Золя! Правда? Ой, какие чудесные книги он пишет. Взгляни, какой он еще молодой. Я читала «Нана» миллион раз. Превосходное сочинение! Превосходное…
– Теперь это не имеет значения. Сейчас нам надо вызвать доктора.
– Бедный юноша, – с сожалением произнесла Лидия и нежно похлопала Золя по щеке, заросшей щетиной.
– Напился до такого состояния.
– Напился?
– Да, тут уж ничем не поможешь. Многие люди теряют всякую выдержку. Даже князь терял сознание миллионы раз.
– Нет, он вовсе не пьян, – сказал Ионас.
– Успокойся, дорогой Ионас. Я достаточно повидала в жизни пьяных. Иначе какая же я была бы дама? Он, безусловно, упился. Взгляни!
– Это может определить только врач, – заметил Ионас. Схватил Золя за плечи и попросил Лидию, чтобы та взялась за его ноги.
Вдвоем подняли Золя, отнесли в комнату Ионаса и осторожно уложили на кровать. Ионас попросил Лидию позвонить по телефону врачу, жившему в соседнем доме, и снял с ног клиента ботинки. Он осмотрел обувь оценивающим взглядом профессионала и громко вздохнул:
– У этого писателя жизнь не ахти какая. Если бы он поступил ко мне в ученики, то, по крайней мере, научился бы чинить свои ботинки. Целый ботинок – это первичный фактор. Даже для поэта…
В комнате появилась Лидия в обществе доктора.
– Воспаление легких, – резюмировал врач, осмотрев господина Золя. – Его следует поместить в комнату с более свежим воздухом.
Врач втянул в себя спертый воздух с неприятным запахом. Его замечание на этот счет не понравилось Ионасу, который держал окна закрытыми даже летом. Сапожник презрительно фыркнул и заметил, что запах чистой кожи никогда еще никого не убивал.
– О запахах всегда можно придерживаться различных мнений, – возразил Ионас.