Хоспис
Шрифт:
Всё это Артём чётко помнил, каждую мелочь, каждую деталь. И именно поэтому, когда он огляделся по сторонам, стоя у своей палаты, он пришёл в ужас. Все знакомые мелочи пропали. Это был другой коридор, другие двери, другое место – такое знакомое, но такое искажённое. Этот кусок словно вырвали из его реальности, а затем оплевали и обгадили. Стены были обшарпанными, грязными, ржаво-коричневыми. Кафель на полу весь разбитый, пыльный, в тёмных пятнах. В воздухе стоял запах плесени, гнили и влажности, а люминесцентные лампы над головой, словно стая мелких насекомых, зудели и шуршали.
Артём подошёл к небольшому
«Куда она подевалась?» – хотел уже подумать он, как перед ним вынырнуло лицо с зашитыми губами и глазами на выкат. Оно появилось настолько резко, настолько близко, что Артём не успел даже закричать. Он вдохнул воздух в лёгкие, но тот застрял комом в горле. Лицо, испещрённое морщинами, искажённое гримасой боли, выпучивало глаза, пыталось открыть рот, отчего проколы над и под губами растягивались, а из них сочился желто-красный гной. Артём не слышал тех стонов, которые она издавала, но по глазам можно было определить, что женщина пытается кричать.
Мужчина отпрыгнул от окна к противоположной стене.
Какого?..
На миг он увидел в этой женщине знакомое лицо. Лицо той, что однажды сказала ему «Да». Той что на протяжении двух лет радовала его улыбкой, пока однажды не известила о своей болезни. Той, что делала его счастливым, делила с ним тепло и уют домашнего очага. На момент, когда рак начал есть её изящное тело, она была уже на девятом месяце беременности. А когда из знакомой женщины она стала бледно-синеватой веткой, лежащей на кровати и день за днём стонущей от невыносимых болей, их ребёнку было уже полгода.
Артём любил свою жену. Он до последнего ухаживал за ней, держал её за руку, когда она извивалась и кричала, игнорировал с улыбкой её просьбы о том, чтобы он убил её и покончил с этими муками раз и навсегда. Он держался до последнего, любил её до последнего…
На какое-то время Артём застыл с мокрыми глазами, которые с сожалением смотрели на женщину, бьющуюся лбом о стекло, протягивающую к нему свои больные руки с тонкими, словно веточки яблони, пальцами. Она металась, словно разъярённый зверь, и её безумные глаза, выпученные так, что ещё усилие, и они выпадут из глазниц, смотрели на него с мольбой.
Ты умерла! Тебя не может быть здесь!
И всё же он её ненавидел.
Ненавидел за то, что она обрекла его на всё это, кричала и заставляла слушать её мольбы о смерти, истязала его душу кривыми зубами. Его сердце плакало, разрывалось на части, а подсознание проклинало эти часы, проведённые с нею.
Но он держался до последнего… Он плакал на похоронах, чувствуя не только горе, но и облегчение. Он был рад, что и её, и его муки наконец-то закончились.
Артём отвернулся от женщины в окне, напомнившей ему о жене, попытался успокоиться.
Это не она… Просто не может быть ею.
Женщина стала молотить кулаками по стеклу – удары разносились по коридору глухим «бум-бом».
Сердце перепуганного Артёма стучало так же.
2. Приди,
На посту медсестры было так же пусто, как и в коридоре. Часы, циферблат которых так раздражал Артёма, куда-то пропали – на их месте осталось светлое пятно на грязной стене. Диван превратился в кучу разбитых досок, ворса и ржавых останков пружин. Ни кресел, ни телевизора не было. По стенам стекали густые мерзостные потёки, чёрная плесень поглотила весь потолок, не трогая лишь лампы, которые также нервно подрагивали, как и во всём коридоре.
Артём, оглядываясь, почувствовал себя одиноким и пустым. Словно это уже была не знакомая когда-то больница, а заброшенная тюрьма, по которой бродят тени прошлого. Чужие чувства, чужие мысли – все они превратились в невидимую пыль, которая оседала на полу и стенах, прилипая к густым потёкам.
Воспоминания, съедаемые плесенью… Она сожрала здесь всё.
Никого, кроме него самого, здесь не было. Он заснул в своей привычной квартире, а очнулся уже в заброшенном и состарившемся месте.
Артём долго стоял, оглядываясь и размышляя. Потом подошёл к стойке, заглянул за неё, спросил у пустоты «Есть здесь кто-нибудь?», ухмыльнулся в ответ своей глупости, а затем попытался взять листы бумаги, но они рассыпались от его прикосновения в пыль.
Здесь очень сыро. Почему они…
За спиной раздался скрип. Глаза Артёма широко распахнулись, он оглянулся на звук. Дверь, ведущая в одну из палат, была слегка приоткрыта. Он был готов поклясться, что все двери были закрыты, но тогда кто…
Звук завывающего ветра и леденящее дуновение окатило его. Кожа мгновенно покрылась гусиной кожей, страх своими липкими, мокрыми и холодными пальцами тихонько надавил ему на копчик – мурашки побежали вверх по позвоночнику. Следом за дуновением ветра послышался шёпот, который быстро перерос в молящие о чем-то в низком утробном тоне голоса. Они говорили хором, все сразу, и из-за этого невозможно было разобрать ни слова, ни даже звука.
Что?..
В следующее мгновение раздался зловещий вой, который пролетел по коридорам, ударяясь о стены. Полиэтиленовые пакеты и мелкий мусор поднялись в воздух и полетели по коридору. За воем послышался тихий лязг металлических цепей и скрежет, словно кто-то хаотично водил когтями по кафелю. Звуки становились всё ближе, всё насыщеннее, голоса молили, кричали и стонали. Полуоткрытая дверь снова приоткрылась, но серенада из преисподней заглушила её скрип. Звук наклались друг на друга, давя на уши и мозг.
Бежать.
Артём посмотрел в темноту, скрывающуюся за дверью. Дверь, со скрипом открывшаяся. Дверь, подзывающая его к себе.
Дверь, за которой можно спрятаться.
Неизвестность пугала его не меньше, чем эти адские звуки лязгающих цепей, скрежета и стонов. Зловещий вой раздался снова, и на этот раз он был настолько близко, что Артём сам сорвался на крик, и в следующую секунду ринулся спасаться. Он боялся, что его там может поджидать что-то злое и страшное, что-то тёмное, хитрое, но раздумывать было некогда. Он просто ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь, навалившись на неё всем телом.