«Хотя держит нос налево»

Каттнер Генри

– - Ну и почему же?

– - А бог его знает, -- пожал плечами Резерфорд.
– - Ясно одно: определенные наборы фраз, не обязательно музыкальные, имеющие ритм, рифму или аллитерацию, накрепко привязываются к человеку, и избавиться от них очень трудно. А...
– - тут он умолк. О'Брайен вопросительно посмотрел на него. А что? Несовершенство семантики, -- медленно произнес Резерфорд.
– Интересно... Подумай. Джерри, "баба сеяла горох" можно в конце концов забыть. Такого типа фразу можно вычеркнуть из памяти. Но, предположим, существует фразеологическая цепочка, которую забыть

невозможно. Ее невозможно изгнать из памяти -- само усилие забыть исключило бы результат. Гмм... Предположим, кто-то приказывает тебе ни при каких условиях не вспоминать о носе Билла Филдса. Ты ходишь и постоянно повторяешь: "Не вспоминать о носе, не вспоминать о носе". В конце концов слова эти теряют всякий смысл, а когда ты встречаешь Филдса, то приветствуешь его, скажем, так: "Мое почтение, мистер Нос". Понимаешь?

– - Пожалуй. Как в том анекдоте: если встретишь пегую лошадь, получишь большое наследство -- при условии, что проходя мимо нее, ни разу не подумаешь о ее хвосте.

– - Вот именно.
– - Резерфорд даже обрадовался.
– - Хватит одного идеального семантического узора, и забыть его будет невозможно. А идеальный узор должен включать в себя все. Он должен иметь ритм и ровно столько смысла, чтобы человек начал задумываться, в чем тут дело.

– - И можно придумать такой узор?

– - Конечно. Соединить лингвистику с математикой и психологией и посмотреть, что из этого получится. Возможно, нечто подобное случайно написали в средние века -- отсюда и безумные пляски.

– - Не нравится мне это, -- поморщился О'Брайен.
– - Слишком уж отдает гипнозом.

– - Даже если так, то это самогипноз, к тому же бессознательный. В этом и состоит вся прелесть идеи. Давай-ка попробуем; двигай сюда стул.

Резерфорд потянулся за карандашом.

– - Эй, папа, -- вмешался Билл.
– - А может, вы напишете эту штуку по-немецки?

Резерфорд и О'Брайен переглянулись, и в глазах у них вспыхнули дьявольские огоньки.

– - По-немецки...
– - повторил Резерфорд.
– - Ты ведь сдавал немецкий, правда, Джерри?

– - Да. И вы тоже его знаете. Почему бы и нет, можно написать и по-немецки. Нацистам, наверно, уже до чертиков надоел "Хорст Вессель".

– - Ну, ладно... так... ради пробы, -- сказал Резерфорд.
– - Сначала ритм. Назойливый ритм, но с цезурой, чтобы избегнуть монотонности. Мелодия нам не нужна.
– - Он принялся писать что-то на листке.
– - Конечно, это маловероятно, и даже если получится, Вашингтон все равно этим не заинтересуется.

– - Мой дядя -- сенатор, -- мимоходом заметил О'Брайен.

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ

ЛЕВАКОВ не ПЕРЕНОСИТ.

ХОТЯ держит нос НАЛЕВО

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ...

– - Ну, а если я кое-что знаю об этом?
– спросил сенатор О'Брайен.

Офицер разглядывал содержимое только что вскрытого конверта.

– - Мне вручили это пару недель назад, распорядившись, чтобы я не открывал его до получения приказа. И что теперь?

– - Вы прочли текст?

– - Прочел. Вы мучаете пленных немцев в адирондакском лагере. Дурите им

голову считалкой, в которой, по-моему, смысла ни на грош.

– - Разумеется, ведь вы не знаете немецкого. Но на немцев это вроде бы действует.

– - Я знаю по сообщениям, что они много танцуют и поют.

– - Танцуют... не совсем так. Это неосознанные ритмические движения. И при этом они повторяют этот...
– - как его?
– ...семантический узор.

– У вас есть перевод?

– Есть, но по-английски это полная бессмыслица, а на немецком имеет подходящий ритм и мелодику. Я уже объяснял вам...

– - Я знаю, сенатор, знаю. Но у Военного департамента нет времени на теории.

– - Если говорить коротко, то я вам советую передавать эту "считалочку" как можно чаще в программах, предназначенных для Германии. Это может зацепить и дикторов, но они справятся. Впрочем, нацисты тоже, но прежде вся их хваленая организованность лопнет как мыльный пузырь. Привлеките к сотрудничеству радиостанции союзников...

– - Вы всерьез верите в это?

Сенатор рассмеялся.

– - Честно говоря, не очень. Но мой племянник почти убедил меня. Он помогал профессору Резерфорду разрабатывать эту... формулу.

– - И убедил вас?

– - Ну-у... не совсем. Но сам он ходит и постоянно бормочет ее по-немецки. То же самое и с Резерфордом. Так или иначе, вреда это не принесет, а я хотел бы изучить вопрос до конца.

– - И все же, -- офицер взглянул на стишок, -- чем может повредить человеку, если он будет повторять эту песенку? И каким образом это поможет нам?..

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером

ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ

ХОТЯ держит нос НАлево

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

– - Aber[4]!
– - раздраженно сказал гауптман Харбен.
– - Aber, aber, aber!

– - Никаких "но"!
– - оборвал его командир, майор Эггерт.
– - Деревню следует тщательно обыскать. Люди из ОКВ[5] остановятся здесь по пути на Восточный фронт, и мы должны быть уверены, что нигде нет спрятанного оружия.

– - Но мы обыскиваем эту деревню регулярно!

– - Ну так обыщите еще раз, -- распорядился Эггерт.
– - Вы же знаете этих проклятых поляков. На минуту отвернешься, а они уже вытаскивают пушку прямо из воздуха. Мы не хотим, чтобы до фюрера дошли критические замечания по этому поводу. А теперь идите, мне нужно закончить рапорт.
– - Он перелистал пачку записей.
– - Поголовье скота, поголовье овец, ожидаемый урожай... Идите и дайте мне сосредоточиться. Повторяю приказ: тщательно все обыскать.

– - Хайль!
– - угрюмо отсалютовал Харбен и повернулся кругом. По пути к двери его ноги сами нашли знакомый ритм, и он начал что-то бормотать.

– - Капитан Харбен!

Харбен остановился и повернулся к майору.

– - Что вы там, черт побери, бормочете под нос?

– - А-а, это... у солдат появилась новая строевая песня. Глупая, но запоминается хорошо. Под нее отлично маршируется.

– - Что еще за песня?

Харбен презрительно отмахнулся.

– - Полная бессмыслица. Значит, так: "Левой! Левой! Левантинец с револьвером..."