Хождение по мукам (книга 2)
Шрифт:
Знакомая улица в этот час была пуста. Между хатами виднелись далеко уходящие полосы зеленей. На курганах, на горизонте, кое-где стояли распряженные телеги. Семен поглядел налево, - над меловым обрывом лениво вертели крыльями две мельницы. Пониже, на склоне, среди садов и соломенных крыш белела колокольня. За еще прозрачной рощей горели от солнца окна бывшего княжеского дома. Кричали грачи над гнездами. И роща, и красивый фасад дома отражались в заливном озере. Там у воды лежали коровы, бегали дети.
Семен стоял и поглядывал исподлобья, засунув руки в просторные карманы братниной свитки. Глядел, и находила
– Ничего, браток, обтерпишься, - сказал он ласково.– Я тоже, с германского фронта вернулся, ну - не глядел бы ни на что: кровь в глазах, тоска... Ах, будь она, эта война, проклята... Идем завтракать.
Семен промолчал. Но и Матрена заметила, что муж невесел. После завтрака Алексей опять уехал в поле. Матрена, босая, подоткнувшись, ушла возить навоз на второй лошади. Семен лег на братнину постель. Ворочался, не мог уснуть. Печаль томила сердце. Стиснув зубы, думал: "Не поймут, и говорить нечего с ними". Но вечером, когда вышли втроем посидеть у ворот, на бревнышке, Семен не выдержал, сказал:
– Ты, Алексей, винтовку бы все-таки вычистил.
– А ну ее к шуту... Воевать, браток, теперь сто лет не будем.
– Рано обрадовались. Рано фикусы завели.
– А ты не серчай раньше-то времени.– Алексей раскурил трубочку, сплюнул между ног.– Давай говорить по-мужицки, мы не на митинге. Я ведь это все знаю, что на митингах говорят, - сам кричал. Только ты, Семен, умей слушать, что тебе нужно, а чего тебе не нужно - это пропускай. Скажем, - землю трудящимся. Это совершенно верно. Теперь, скажем, комитеты бедноты. У нас в селе мы этих комитетчиков взнуздали. А вон в Сосновке комитет бедноты что хочет, то и делает, такие реквизиции, такое безобразие, - хоть беги. Именье графа Бобринского все ушло под совхоз, мужикам земли ни вершка не нарезали. А кто в комитете? Двое местных бобылей безлошадные, остальные - шут их знает кто, пришлые, какие-то каторжники... Понял али нет?
– Эх, да не про то я...– Семен отвернулся.
– Вот то-то, что не про то, а я про то самое. В семнадцатом году и я на фронте кричал про буржуазию-то. А хлопнуло, - дай бог ему здоровья, кто меня хлопнул тогда пулей в ногу, - сразу эвакуировался домой. Вижу, сколько ни наешь, на другой день опять есть хочется. Трудись...
Семен постучал ногтями по бревну:
– Земля под вами горит, а вы спать легли.
– Может быть, у вас во флоте, - сказал Алексей твердо, - или в городах революция и не кончилась... А у нас она кончилась, как только землю поделили. Теперь вот что будет: уберемся мы с посевом, и примемся мы за комитетчиков. К петрову дню ни одного комитета бедноты не оставим. Живыми в землю закопаем. Коммунистов мы не боимся. Мы ни дьявола не боимся, это ты запомни...
– Будет тебе, Алексей Иванович, гляди - он весь дрожит, - проговорила Матрена тихо.– Разве можно с больного спрашивать?
– Не больной я... Чужой я здесь!– крикнул Семен, встал и отошел к плетню.
На том разговор и кончился.
В
– Несчастье, что ли?– сказала Матрена дрогнувшим голосом.
Наконец показался верхоконный, - парень без шапки скакал, болтая босыми ногами...
– Немцы идут!– крикнул он.– В Сосновке уже четырех человек убили!..
После заключения мира, к середине марта по новому стилю, германские войска по всей линии от Риги до Черного моря начали наступление - на Украину и Донбасс.
Немцы должны были получить по мирному договору с Центральной радой 75 миллионов пудов хлеба, 11 миллионов пудов живого скота, 2 миллиона гусей и кур, 2 1/2 миллиона пудов сахару, 20 миллионов литров спирта, 2 1/2 тысячи вагонов яиц, 4 тысячи пудов сала, кроме того - масло, кожу, шерсть, лес и прочее...
Немцы наступали на Украину по всем правилам - колоннами зелено-пыльного цвета в стальных шлемах. Слабые заслоны красных войск сметались тяжелой германской артиллерией.
Шли войска, автомобильные обозы, огромные артиллерийские парки с орудиями, выкрашенными изломанными линиями в пестрые цвета, гремели танки и броневые автомобили, везли понтоны, целые мосты для переправ. Жужжали в небе вереницы аэропланов.
Это было нашествие техники на почти безоружный народ. Красные отряды, из фронтовиков, крестьян, шахтеров и городских рабочих, - разрозненные и во много раз уступающие немцам численностью, уходили с боями на север и на восток.
В Киеве на место Центральной рады, продавшей немцам Украину, был посажен свитский генерал Скоропадский; одетый в любезную самостийникам синюю свитку, подбоченясь, держал гетманскую булаву: "Хай живе щира Украина! Отныне и навеки - мир, порядок и благолепие. Рабочие - к станкам, землеробы - к плугу! Чур, чур!– сгинь, красное наваждение!"
Через неделю после того, как по улице села Владимирского проскакал страшный вестник, ранним утром на меловом обрыве у мельниц показался конный разъезд, - двадцать всадников на рослых вороных конях, - крупные, нерусского вида, в коротких зелено-серых мундирах и уланских шапках со шнурами. Посмотрели вниз на село и спешились.
В селе был еще народ, - многие сегодня не выехали в поле. И вот побежали от ворот к воротам мальчишки, перекликнулись бабы через плетни, и скоро на церковной площади собралась толпа. Глядели наверх, где около мельниц - ясно было видно - уланы ставили два пулемета.
А вскоре затем, с другой стороны, по селу загромыхали кованые колеса, защелкал бич, и на площадь широкой рысью влетела пара караковых в мыле, запряженная в военную тележку. На козлах правил белоглазый, с длинной нижней челюстью, нескладный солдат в бескозырке и в узком мундире. Сзади него, - руки в бока, - сидел германский офицер, строгого и чудного вида барин, со стеклышком в глазу и в новенькой, как игрушечной, фуражке. По левую сторону его жался старый знакомец, княжеский управляющий, сбежавший прошлой осенью из имения в одних подштанниках.