Хождение по Сухой-реке

Кормашов Александр

– Брага.

– Во-во. Ты зря, Ермил, не завязывайся. Уж одно сейчас…

– Снега, что ль, натолкаете?

– Снега? Поленьев!

Как ни скакал Мних по помостям, как ни козлил на потеху всем, полоща свой куцей рясой, а за город сигнуть не решился.

В городке же поймали и отходили со всей душой. С обиды на своего покровителя, на Устюжанина, не внявшего мольбам о заступничестве, Мних всю ночь стонал и грозился, что ужо вот как встанет, так сразу и убежит, да хотя бы к чудинам, те-то, верно, более люди, будь хоть песьеголовцы, как наутро уже Ермилку подняли и велели собираться идти. Много не спорил Мних, сразу понял, зачем это посылается отряд по реке вверх. Честь у попа худа, да и без попа никуда.

Шел Ермилко едва живой, обивая о глыбки льда обутые в чоботы ноги, через шаг спотыкался и не падал лишь потому, что с содроганием опирался подбитым, но зрячим глазом на спину идущего перед ним Услюма Бачины; шел и много еще благодарил Бога, что плечи его не огружены ни мешком, ни берестяным коробом. Единственное, что имел при себе, так это украденную, украденную нарочито злодейски владимирскую Устюжанинову икону. Не на грех ведь взял, а на смерть. Он прятал ее у себя на груди, за отворотом самошитой шубейки, а руки потуже засовывал в рукава.

Ох, не видеть бы ему дыма, не видеть в глаза! Ох, не слышать бы мужиков, их веселые с надеждою голоса, что не может быть этот дым чем иным, кроме поданного им знака. Знать, застряла лодья Своеземца во льду,

и пешком они идут по реке, зовут выходить навстречу. Не чудины же, право, сырую хвою палят?

Потерял все ноги свои Ермилко за первые два дневных перехода. Много раз отставал, умирал и опять догонял свою ходкую братию, а потом замертво рухнул на лапник у разложенного к ночи костра. Разбудил его будто собственный сон. Будто кто-то ему говорит о столпе облачном, ночью огненном, что водил когда-то по пустыне евреев, а теперь гуляет один по тайге.

Мних от ужаса не смог спать, несколько раз вставал, отходил от костра, стоял под полной луной и смотрел в стылую прозрачную темноту, где воем блажили волки. Дым был виден и ночью. А может, то и не дым?

С рассветом снова пошли, и пошли очень ходко – по безветрию полному, по морозцу, с солнышком низким в спину. И почти как дошли, только снова настала ночь. В темноте уже поднялись на берег, начали устраиваться в лесу, вот тут и услышали, будто что-то шумит, но не лес, не деревья, а будто мельничная плотина. Утром лощиной продвинулись с полверсты, как увидели другую реку, чем-то очень подобную даже Травнице, только поперек ее каменная запруда. Ровная серая стена перегородила реку, в ней три гладких одинаковых желоба, по которым с великим шумом падает вниз вода. И такой же великий пар стоит над водой и столбом поднимается до небес, потому что вода в реке теплая, аж горячая. А в воде-то не серебро ли блестит?

Конец ознакомительного фрагмента.