Хождение по трупам
Шрифт:
В общем, версий у меня в голове выстроился целый десяток, не меньше. И я еще подумала, что хорошо, что не пишу детективы — я бы запуталась, описывая разные ситуации и придумывая за хороших и плохих героев, что они должны делать и как высчитывать следующий шаг оппонента. Хотя, с другой стороны, детективы же из головы рождаются, ни на чем не основанные, а в жизни все сложней и запутанней.
И потому, оказавшись на шоссе сто один, ведущем в Голливуд — а там налево и Беверли-Хиллз тут как тут, — прибавила скорость, зная, что патрульные машины здесь катаются нередко. Довела стрелку спидометра до сотни — сто миль в час, считай сто шестьдесят километров, — а потом до ста десяти, и тяжелый “Мерседес” не летел, но шел величественно, крепко держась всеми колесами за дорогу, и минут через десять — пятнадцать
А потом решила продолжать игру — ведь специально привлекла к себе внимание — и выскочила из “Мерседеса”, словно и вправду испугалась чего-то, и кинулась к ним, несмотря на предупредительные крики, приказывающие мне оставаться в моей машине, и затараторила, перебивая, что кто-то меня преследовал незадолго до их появления, и я, конечно, готова заплатить штраф, но я так испугалась, так испугалась!..
Сработало — даже квитанции мне не выписали. Я так искренне изображала испуг, что они даже не успели возненавидеть меня за то, что я, молодая обеспеченная девица, разъезжаю на дорогой машине, возвращаясь, возможно, от очередного любовника в свой особняк, в то время как они вынуждены за какие-нибудь три тысячи в месяц ежедневно рисковать собой. И достаточно толстый комплимент насчет сильного и уверенного мужчины сработал — кокетство мое ему понравилось. Вот если бы я начала орать, что за мной гнались, а полиции на это плевать, им бы только штрафы выписывать, а жизнь налогоплательщиков их не беспокоит, — вот тут бы они озлобились. Но я ведь была сама любезность, и так мило улыбалась, и так надеялась, что они меня проводят, — разве они могли отказать?
И я еду не спеша, тем более что с шоссе приходится свернуть, значит, скорость волей-неволей надо сбрасывать. И вижу, как они едут за мной, и то ли мне показалось, то ли и вправду — на улочке, по которой проезжала, увидела “Чероки”, и фары выхватили силуэты внутри…
— Могу я угостить вас чем-нибудь, офицер, — вас и вашего напарника? — спрашиваю, остановившись перед своими воротами, выйдя из машины и приблизившись к их “Шевроле”. — Кофе, пиво или что-нибудь покрепче?
Тот, кто разговаривал со мной, смотрит на напарника — и я чувствую, что он бы с радостью зашел, надеясь наверняка, что может получит чего-нибудь повкуснее. Мало ли на что способна такая вот богатая девица — тем более что сама наговорила комплиментов. Но на двоих им, естественно, ничего не обломится, это он понимает, даже если считает себя покорителем женских сердец и тех мест, что пониже сердца, — и потому в ответ гордо качает головой:
— Может быть, в другой раз, мисс. Только будьте поосторожней за рулем и не гоняйте так…
С видимым огорчением пожимаю плечами и въезжаю в ворота, и только тогда они трогаются с места, посигналив мне напоследок. Что ж, все прошло классно. Уверена, что им будет о чем потрепаться во время сегодняшнего дежурства — все какое-то разнообразие в скучной рутине службы, — но начальству они об этом не доложат, ведь тогда им придется признать, что покинули трассу, чтобы проводить какую-то миллионершу до ее особняка. Да и даже если доложили бы, начальство их обо мне ничего не знает — пусть допрашивала меня полиция и подозревает в том, что я имею косвенное отношение к убийству Стэйси, пусть я на подозрении у ФБР, но это вовсе не значит, что и у тех и у других нет никаких других дел, кроме, как отслеживать каждый мой шаг. Да и что я такого сделала, в конце концов, — всего лишь превысила скорость на трассе. Конечно, узнай Крайтон о том, что вчера в трущобах неподалеку от Даун-Тауна (я даже не знаю точно, где мы были, похоже на какое-то гетто, а скорее, на руины, оставшиеся после ядерной войны) убили двух русских, а через сорок минут на значительном расстоянии от этого места остановили за превышение скорости мою машину,
Вхожу в дом, зажигаю свет повсюду, лениво потягиваюсь — кокетство, даже абсолютно придуманное и намеренное, меня всегда чуть возбуждает. Как и тех, с кем кокетничаю — полицейского в данном случае. И я уверена при этом, что себя не переоцениваю — я, конечно, не самая сексапильная женщина планеты и даже не считаю себя новую красавицей, да и себя прежнюю тоже, но опыт мой подтверждает, что с мужчинами я общаться умею. И знаю, что сказать, и как и когда посмотреть, и какие эмоции изобразить своим видом, позой, выражением лица — и это действует. Если уж подействовало на осторожного, никому не доверяющего Кронина — то это правда. Хотя, разумеется, есть исключения из любого правила — и вот соблазнять Ленчика я бы даже не стала пытаться, тем более что он мне противен.
Уже залезая в ванную и, как всегда, замерев на мгновение, когда вода касается того самого места, которое теоретически мужчин интересует больше всего, вдруг ощущаю, как пробегает по мне сконцентрированная в пучок дрожь — остаток нервного напряжения. И возвращаюсь мыслями к забывшейся во время гонки сцене — непонятной и нечеткой. Что он сделал с ними и почему отступил от своего плана? Он ведь собирался стрелять и потом вызывать полицию, и сообщить, что на него, частного детектива, напали какие-то вооруженные типы. И что первого февраля был убит его партнер, а последние пару недель кто-то каждый день звонит по телефону ему, Мэттьюзу, и угрожает расправой. И еще он собирался сказать, что, на его взгляд, это кто-то из вынужденных пойти на развод мужей нанял этих громил. И он уверял меня, что его заберут в участок и отпустят не раньше чем часа через три — и он мне сразу позвонит и приедет, только если убедится, что полиция ему поверила. А в противном случае поедет домой — потому что рисковать не стоит — и тогда приедет ко мне утром, и то после того, как убедится, что все чисто.
— Я не думаю, что будут проблемы, Олли. — Так он мне сказал. — Даже если попадутся копы, которые никогда обо мне не слышали — а поверь, что та история с моей отставкой была очень громкой, — значит, слышало их начальство. Если вдруг произошло долгожданное чудо и все напрочь обо мне забыли — значит, вспомнят, когда начнут устанавливать, кто я такой. Не поверить мне у них нет оснований — то, что Джим погиб, — это факт — хотя может возникнуть мысль, что я разбираюсь с убийцами своего партнера. Но, в любом случае, применение оружия будет признано правомерным — если, конечно, у них будет с собой оружие, и я молю Бога, чтобы так оно и было.
— Должно быть, Рэй — не забывай, что не так давно они попали под огонь киллера и потеряли троих людей. Теперь они каждый шаг делают, оглядываясь назад и по сторонам…
— Хорошо, если это так. Я думаю, что меня тогда порасспрашивают, снимут показания и отпустят, — я их упрошу, чтобы в газетах не упоминалось мое имя, потому что тогда, мол, за мной придут друзья тех, кого я убил, защищаясь. Надеюсь, что они пойдут мне навстречу — и таким образом я до конца операции останусь неизвестной величиной…
Что ж, и я надеюсь, на то, что он прав — как оказался прав в том, что Ленчик отдаст своим людям приказ меня похитить. Сейчас почти час — часа через три можно ждать звонка…
— Ты, как всегда, встречаешь меня в голом виде, Олли, — либо в постели, либо в ванной…
Господи, как он меня напугал! Так ведь и инфаркт можно заработать. Даже не думаю, что сама виновата, оставив открытой входную дверь, — ведь он и в первый, и во второй раз как-то проник внутрь, значит, и сейчас она бы его не остановила.
— Признайся, что специально выбираешь именно такие моменты для своего появления, Рэй, — отвечаю в тон, и улыбаюсь ему, и не сразу понимаю, что во взгляде моем легко читается восхищение. — Почему ты так быстро? Что, полиция даже не стала тебя допрашивать и просто вынесла благодарность за очистку лос-анджелесских улиц от швали и тут же отпустила? И вообще — что ты с ними сделал, Рэй? Я ничего не поняла…
А он смотрит на меня спокойно и невозмутимо, улыбается в ответ, и видно, что он доволен — то ли тем, как прошла встреча с полицией, то ли чем-то еще, пока не знаю.