Хождение за два-три моря
Шрифт:
— Отлично помогает от кашля… — в промежутках между бульканьем объяснил шкипер.
— Ты мне еще спину разотри, вот оно… Теперь я полежу, а ты отдыхай.
Последнее было непросто: резкий переход от поэзии к керосину выбил меня из колеи. Я взялся за дневник, но в этот момент яхту вдруг рвануло, наверху хлопнул гик, что-то посыпалось на палубу… Ничего не понимая, я выскочил из каюты.
Из путевых записей Сергея.
Улицы вечерней Феодосии безлюдны — вся жизнь течет в полных народом и в то же время тихих дворах.
Представьте
Рядом в тазике купают ребенка. Он ревет добросовестно, но на пониженных тонах, прислушиваясь, как продвигается игра в прятки, от которой его оторвала мать.
В палисаднике раскладушка, застеленная простыней, ждет любителя ночевать на воздухе.
Большинство обитателей двора смотрят телевизор. Экран светится в одном из распахнутых окон, во двор вынесены стулья и почтенный кожаный диван; публика наслаждается детективом и одновременно — вечерней прохладой.
Я выскочил на палубу. С востока налетел шквал. «Гагарин» туго натянул якорную цепь, фалы щелкали по мачтам, а на гиках развевалось, грозя улететь, вывешенное для просушки белье. По заливу сразу побежала маленькая злая волна.
— Попустись! — закричал снизу Данилыч. — С якоря сорвет!
Я попустился. Яхту тянуло на рыбачьи сети, до ближайшей вехи оставалось метров двадцать.
— Сейчас помогу, вот оно… мотором надо подработать…
— Не вставайте, я сам! Вы же после растирания!
— Черт с ним… Белье держи!..
Из путевых записей Сергея.
В перспективе феодосийских улиц стоит морская синева, которую как будто только что написал Айвазовский.
Удивительно, как притягивает к себе море. Казалось бы, за последние, десять дней мы на него насмотрелись, могло бы и надоесть. И нельзя сказать, что в море не ждешь берега: ждешь, но в незнакомом городе, когда совершенно все равно, куда идти, невольно выбираешь путь, ведущий к морю, вдоль моря, или тот, с которого море видно.
Мы выходим на набережную.
Шквал — это очень красиво. Ветер как бы распахнул горизонт, пляшут белые барашки, и далекий «Гагарин» на рейде кажется одним из них.
— Они там без нас справятся? — забеспокоился Саша.
— Ой, ше ты начинаешь! Не маленькие. Пошли еще побродим.
По-моему, после вчерашних событий Даня наконец заговорил с матросом Нестеренко миролюбиво — правда, и телеграммы по-прежнему нет. Мастер по парусам отходчив. Я решил взять с него пример и по возвращении простить Баклаше его идиотские выходки.
Ветер затих так же внезапно, как начался. Данилыч вернулся в каюту, лег, укутался…
— Ты немного отдохни, а потом, если хочешь, можешь штормовые паруса поднять.
Их просушить надо.
Солнце уже садилось. Нацепив на мачту апельсиново-рыжий грот, я почувствовал,
Постепенно темнело. Народу на берегу толпилось много, и я последовательно определял, кто из них не Сергей Осташко. Потом все лица слились; я понял, что уже ничего не увижу, и начал прислушиваться.
Работы хватало: на берегу кричали человек двадцать. Рядом с причалом функционировал ресторан; оттуда неслись звуки музыки. Откуда-то слева прорывалась гармонь. Кашлял в каюте Данилыч. С берега донесся особенно истошный вопль. Это Сергей, подумал я и заорал:
— Э-ге-гей! Ребя-таа!
— Э-ге-гей! — откликнулись на пирсе. Я зажег керосиновый фонарь, подсветил им парус, приготовил «Яшку»… Крики стихли.
Из путевых записей Сергея.
Улицы переходят в аллеи, особняки сменяются вполне современными санаториями. Где-то вдали слышится музыка. Вспыхнувшие фонари усиливают ощущение праздника.
— Все на карнавал! — возвещает Даня. — Если вы потерялись в толпе, встречайтесь на площади, у статуи несравненной Фрези Грант. Пошли на танцы!
— Мы к девяти обещали быть, — напомнил Саша.
— Знаешь ше? — Даня вспыхнул и остановился. — Ты сильно порядочный, да?
Можешь идти, мы с Сережей тебя не держим!
— Чего ты? Обещали же вместе вернуться.
— Нет, ты сам иди! Иди, выслуживайся!
Это, пожалуй, было уже слишком. Саша не покраснел, как обычно, а побледнел, резко повернулся и ушел. Даня, по-моему, тут же спохватился, но было поздно.
— Надоедает он со своими сложностями — смерть. Ты не все знаешь… ладно, пошли, — мастер по парусам решительно двинулся вперед, навстречу музыке. Мы вышли на площадь и…
— Сеергееей!!! — завопил я и прислушался. Помолчав, в темноте на берегу что-то пискнуло.
— Они! — Я оседлал «Яшку» и поплыл к берегу на пирсе сидела незнакомая компания.
— Вы парня такого, с носом, не видели? — Очевидно, в скупом описании парня с носом мне удалось слепить цельный образ, потому что мне сразу ответили — такого не было. Я вернулся на борт яхты.
— Слава! Слав-каа! — надрывались где-то в стороне. Голос был как будто Сергея; а может, и не его. Мой тонус рос прямо на глазах. Ну ладно Саша с Даней, они еще мальчишки, но товарищ Осташко!..
— Вот что, — сказал я Данилычу, — это, кажется, они. Но, может, и не они. Я поеду на берег; если они, то приеду, а если не они — не приеду.
— Как это? — не понял шкипер.
— Да так. Придется вдоль берега курсировать.
И я начал курсировать, время от времени возвращаясь к яхте, чтобы успокоить Данилыча. Весла вырывались из черной воды, обдавая меня брызгами, на берегу окликали, спрашивая, нашел ли я парня с носом, за спиной светился рыжий, подсвеченный фонарем парус…