Хождение за три ночи
Шрифт:
— Пусть идет с миром, — попросил Гамлет.
— Да пусть, — не стал возражать лысый.
— Э, подожди, — не согласился Ахмед, — а вдруг именно он кассу Гамлета сторожит, а? Удобно ведь. Попик, никто не обидит...
— Он не поп, он монах, — поправил Гамлет, но тут же получил удар в солнечное сплетение и на какое-то время выключился, пытаясь вдохнуть.
— Рясу одеть и на бабу можно, — хитро улыбнулся чернявый. — Э, поп, иди сюда! Да-да, иди сюда, мы тебе рентген сделаем.
— Да че ты к нему привязался, Ахмед? — засомневался в правильности
— Кила! Ты такой умный, да?! — возмутился Ахмед. — Тут всю деревню строить надо! Сюда иди, монах, ближе иди. Касса где, знаешь?
Алексий смотрел в глаза Ахмеда без вызова, но и без страха. Ахмеду это не нравилось.
— Да ничего он не знает, он только вчера приехал, — пришел в себя Гамлет.
— Ага, и потому уже тачки возит, да? — прищурился Ахмед. — Маме своей скажешь, Гамлет, маме, понял? Она поверит. Ты тихой жизни хотел? Да? Будет тебе тихая жизнь. Деньги давай, мы уедем, будешь жить тихо. Лопату тебе новую купим, землю будешь рыть до старости. Тыкву растить будешь.
— Нету у меня... Я все в дело вложил... — негромко сказал Гамлет.
— Где тут дело? А?! — не поверил Ахмед. — Картошка дело? Подсолнух дело? Может, ты коноплю посадил? Афганку? А? Чума на твой дом, Гамлет! Аппендицит на твой род, Гамлет, кого ты дурить хочешь? Не дашь деньги, мы твоего монаха щас на кресте повесим!
— Он не мой, он вчера приехал, — снова повторил Гамлет, и снова получил удар.
— Иди сюда, монах! Иди, я сказал.
Алексий сделал шаг вперед и увидел протянутую к своему лицу руку. Этого было достаточно, чтобы уснувшая боевая память выстрелила в тело неподконтрольным импульсом. Рука Ахмеда мгновенно оказалась в его руках, он вполоборота рванул ее на себя, и с жутким треском сломал на своем плече.
— Он мне руку сломал!!!
Дикий крик боли из уст Ахмеда заставил кинуться вперед лысого, прозванного Килой, но и он был так же мгновенно сбит ударом в горло и упал, скатившись с крыльца, хватая ртом воздух... Лещ на траве... Еще удар, и следующий противник покатился, увлекая за собой безвольное тело Гамлета. Четвертый успел рвануться к машине, чтобы схватить лежавший под сидением автомат и, передернув затвор, сыпануть чечетку пуль под ноги запоздавшему Алексию.
— Стой! — крикнул он. — На землю, падла! На землю, я сказал!
Но Алексий продолжал невозмутимо стоять, точно эти слова относились не к нему.
— Ты немой или глухой, урод?!
Больше он ничего не успел сказать, потому что на плечо ему со всего маха опустилась монтировка Петровича, проламывая ключицу и увлекая к земле.
— Лежи-молчи, — пробурчал Петрович, поднимая автомат. — Ну надо же, заехали в гости, — посетовал он.
— Зря ты ввязался, — пришел в себя Гамлет и попытался встать.
Алексий протянул ему руку, тот, немного подумав, принял помощь, и встал на ноги. Обрел скрипучий голос и лысый.
— Слышь, монах, я не знаю, кто ты, но ты зря влез.
— Убью, сволочь, — плакал Ахмед.
Петрович вдруг с нежностью посмотрел на автомат и предложил:
— А, может,
После этих слов даже Ахмед притих.
— Они же, падлы, мстительные, мы же их, типа, унизили, — мотивировал Петрович.
— А ты сможешь? — криво ухмыльнулся Гамлет.
— Да как два пальца об асфальт! Я жить спокойно хочу, а эти же искать будут, мстить. А так, че, убрали мусор в помойку. В аду уже заждались. Че тянуть-то, давить-мутить. Памятник поставим, героям криминальной революции. А?! — Он вскинул ствол в сторону Ахмеда и сделал это настолько уверенно, что тот засучил ногами, пытаясь отползти в сторону.
— Нас искать будут, — предупредил третий, что в это время обретался на крыльце.
— Че вы — клад, чтоб вас искать? — скривился Петрович.
— Слышь, Ахмед, — включился Гамлет, — а, похоже, у этого мужика намерения серьезные, и он прав. С мертвыми проблем меньше.
— Монах, ты скажи че-нибудь... — попросил вдруг лысый.
— Да не может он, немой, я же говорил, — ответил за него Гамлет.
— Слышь, монах, я за всех своих пацанов убитых молебны заказываю... Только был бы Бог, он бы такого беспредела не допустил. Не мы такие, жизнь такая, слышал?
Алексий только посмотрел на него печальным взглядом.
— Осуждаешь? — вскинулся навстречу взгляду Кила. — А, может, жалеешь? Я знаю, ты смерти не боишься, потому что веришь в бессмертие. Но я тоже не боюсь смерти, потому что уважаю себя. Так что можешь сказать своему другану, если хочет стрелять, пусть стреляет. Я, когда в это дерьмо лез, сразу знал, что в любой день пристрелить могут...
— Себя-то ты уважаешь, — признал Петрович, — но больше, видимо, никого, валять-катать.
— Братов своих уважаю, — ответил лысый, — а всю эту хлюпающую оленятину, которую все доят... За что ее уважать? Они же бараны! Их стригут, а они только блеют... Тьфу! — он смачно сплюнул.
— Здесь че? — пришел в себя со стоном четвертый бандит, которому Петрович сломал ключицу.
— Смерть твоя, — повел в его сторону автоматным стволом Петрович.
— Э, блин, — то ли испугался, то ли расстроился поражению тот, — он заряжен!
— А то я думал — он мыльными пузырями стреляет, валить-коптить, — ухмыльнулся Петрович.
— Зря ты вмешался, — снова обратился к Алексию Гамлет, — что теперь с ними делать?
Алексий подошел к Петровичу и потянул на себя автомат. Тот немного удивился, но отдал оружие.
— Монахам, вроде как, нельзя, — только и сказал он.
Инок же в течение нескольких секунд точными движениями превратил оружие в кучу деталей. Никто не успел сказать и слова. Затвор и рожок с патронами он положил в карман, а остальное кинул на свою тачку, которую тут же покатил к куче с мусором.
— Пацифист, — вспомнил слово Петрович.
— Э! Он, между прочим, бабла стоит! — вспомнил о своем Ахмед, словно еще минуту назад ему не угрожала смерть от этого оружия.
— Молодец монах, — ухмыльнулся лысый.