Хождения Черепашки
Шрифт:
— Какая экспертиза? Кому это нужно? — Начальник развел руками. — Сгорел человек. Полностью.
— И все же, — возразил Черепанов.
— Да ведь человек-то известный. Серьезный, непьющий. — Начальник стучал карандашом по столу.
Не про сон же рассказывать начальнику в ответ на это. Но и уйти было нельзя, уже не злость точила Юрия Алексеевича, что-то другое. Начальник смотрел куда-то в сторону, явно не интересуясь Черепановым. И он вдруг как-то сразу успокоился и вспомнил, когда с ним это началось, еще до визита к Клавдии Васильевне, на этой идиотской свадьбе, вернее, с его идиотского появления на ней. Будто изжога, вязкое и серое заворочалось что-то внутри.
— Жена
— Ну, это к нам не относится, — отмахнулся начальник.
— И мебель свою по дешевке предлагала. Дорогую мебель.
— Ну и что? — равнодушно спросил начальник. — Вы-то чего хотите?
— Понять я хочу, почему она так старается. — Черепанов готов был рассказать и про свой визит к Клавдии Васильевне, но сказал другое: — Я должен ознакомиться с данными экспертизы.
Начальник нажал какую-то кнопку на столе, скомандовал кому-то:
— Принеси мне все по аварии с Мищенко. Конечно, сейчас.
— Вы что-то сказали? — спросил он у Юрия Алексеевича минуту спустя, в задумчивости проводя рукой по седеющим волосам.
— Есть соображение. Клавдия Васильевна… — Черепанов смешался, столкнувшись со строгим взглядом начальника. — Гражданка Мищенко почему-то боится, что страховку мы ей не выплатим. Уж так она меня улещала, и этак…
— Даже так? — удивился начальник. — Сети небось расставляла! Да ты не красней! — Закинув голову, начальник вдруг громко захохотал. — Поладим. Дело житейское. Кого только эта Клава с ума не сводила. Они ведь лет десять, как приехали?
Юрий Алексеевич пожал плечами, разговор клонился явно не в ту сторону.
— Ну что ты, такая красота. Ух! — Начальник зажмурил глаза, теперь он казался Черепанову еще более толстым, пухлое лицо его залоснилось, в глазах появился неприличествующий должности блеск. — Не по ней был Аркадий, нет. Сухарь, бездарный сухарь.
— У Савина все бумаги, — доложил вошедший молодой человек в штатском. — Куда он их дел, черт его знает.
— Почему в архив не сдал? — Начальник посуровел, подобравшись полным телом. — Что за анархию развели?
— Вот видите, и бумаги пропали, — начал снова Черепанов.
Передышка была ему очень кстати, после слов начальника о красоте он вдруг ощутил такую мелкую в себе злость, которой и не предполагал и которой устыдился бы во всякое другое время. Но прошла минута-другая, и злости этой как не бывало, голова Юрия Алексеевича заработала очень ясно, он решил, что вот теперь-то начальник его и поймет.
— Что-о? — Тот взглянул свысока. — У нас ничего не пропадет.
— Вы сами говорите, — заторопился Черепанов, невольно выбирая эту примитивную тактику. — Вы сами говорите, — еще решительней повторил он, — что Клавдия Васильевна интересная женщина, — на долю секунды остановился. — И муж ей был неинтересен. Ощущение, понимаете, ощущение у меня такое, что не очень она и горюет о нем. Ей бы страховку получить да скорее уехать. Как же так, от родной могилы? — Иллюзии были живы. — Будто кто-то ее где-то ждет. — В погон начальника ударило солнце, отскочило, попало в глаза Юрию Алексеевичу. — Она совершить преступление не могла. Кто-то, скорее всего, мужчина. Она лишь сообщница, может быть, невольная. Его и надо искать.
— Кого? — Начальник несолидно вытаращил глаза и, вытерев платком лоб, спросил у молодого человека: — Из наших в розыске кто-то находится?
— Да нет. — Тот улыбнулся в ответ на сыплющуюся из посетителя непрофессиональную терминологию. —
— Кто приходил? Что вы все мямлите! — рассердился начальник.
— Да я записал, — посерьезнел молодой человек. — Краюхина Валентина Никифоровна. Огородная, пять.
— Вот так. — Черепанов распрямил плечи. — Тут дело, может, очень глубокое. С бумкомбината, может, ниточка тянется. Он теперь мертвый, на него все вали…
— Да замолчите вы! — прикрикнул на него начальник. — Кто пропал? Почему не знаю? Место работы? Должность?
— Да выеденного яйца все это не стоит, — возмутился молодой человек и фыркнул, скосив взгляд на посетителя. — Нигде он не работал. Краюхин Геннадий Викторович. Алкаш он, вот и вся должность.
На следующий день Черепанов вышел на работу. Головной боли и в помине не было. В теле появилась необычная твердость. Он забыл, что такое усталость, спина, как бывало раньше вечерами, не давила. Хотя в милиции ничего определенного не ответили, Юрий Алексеевич решил, что выбрал единственно правильный путь, хотя были и другие: выполнить, приказ Зинаиды Андреевны и от бумаг Мищенко скорее отвязаться или проще — передать документы начальнице, пусть сама решает и отвечает.
В том, что отвечать здесь будет за что, Черепанов не сомневался, как и в том, что лично им двигает не страх, другое, в котором разобраться пока не мог. Он честно выполняет свою работу, как и раньше, ничего не изменилось. Изменилось. Никогда у Юрия Алексеевича не бывало так пусто на душе, и такой ноющей грусти по себе он не помнил, чтобы испытывал. Все-таки это был страх, только теперь Черепанов не бежал от него, как обычно, а шел ему навстречу. И одновременно с этим, а может быть, этому благодаря, им овладел неуемный зуд деятельности. Где только он в эти дни не выступал, рассказывая о пользе страхования, задумал явочным путем отменить в Госстрахе приписки, убедить агентов выполнять план не за счет безналичного перечисления взносов вперед, а привлекать новых страховщиков.
Последнее ему не удалось. Женщины откровенно разговаривали с ним сквозь зубы. Юрия Алексеевича это немного задело, но он их лишь пожалел, не подозревая в себе ораторских способностей, давя личное, прочитал сослуживцам лекцию о профессиональной этике и приносящей ей вред капризной женской психологии. Он имел в виду, конечно, Зинаиду Андреевну, и дело, безусловно, не в одной психологии, Юрий Алексеевич шутил, юмора его не поняли и обиделись. Женщины теперь не только не разговаривали с ним, но вели себя так, будто инспектора Черепанова в Госстрахе вообще не существует, к тому же закрывали перед его носом дверь, если он шел следом, ставили чайник в дальний угол комнаты, куда можно добраться разве что перешагивая через столы. Юрия Алексеевича мучила жажда, дни стояли жаркие, но жить было можно.
Он страшился в эти дни одного — встречи с Клавдией Васильевной. Она появится, боялся он, и все опять в нем перепутается, хотя он точно знает, что она пыталась втянуть его в какое-то грязное дело, вернее, с его помощью дело это ускорить, что ей далеко за сорок, его она в упор не видит, а увидит, и он опять превратится в жалкое ничтожество, которое само напрашивается, чтобы его одурачили или купили. Но порой ему казалось, что нет, все это лишь продолжение того ужасного сна, а на самом деле есть она и он, их вечер, ее взгляд, теплая мягкая рука. И это единственное, с чем ему приходилось бороться. И он был тверд, спокойно сносил женские козни на работе, гнал от себя всякие мечтания относительно взглядов, улыбок и рук и ждал, когда его вызовут в милицию.