Хозяева "Кабаньей головы"
Шрифт:
Аберфорт и Альберт Андерсон офонарели окончательно и бесповоротно. Еще бы, если бы не помощь Глюка, то шкуру я бы просто не доперла.
– Откуда?
– простонал аптекарь, явно уже подсчитывая возможную прибыль.
– Наследство предка, - туманно объяснила я.
– Надо продать так, чтобы про нас никто не догадался. А то меня родичи разорят.
– Ха, - сказал Аберфорт, - я тебя понимаю. Но это круто!
Андерсон торопливо рассовывал флаконы с ядом по карманам.
– Есть у меня связи, - сказал он, - продам. И все по-честному будет. Меропа, ты просто чудо!
А то я не знаю.
Жизнь казалась
В общем зале в углу расположились корнет и поручик.
– Все-таки стоит получить гарантии, Дмитрий Иванович, не верю я немцам.
– Говорят, что этот Гриндевальд сильный маг…
– Не лезьте вы в это дело, - не удержалась я, - сгинете.
Они обалдело уставились на меня.
– Война будет, - сказала я, - страшная. Мировая.
– В-вы к-кто?!
– в ужасе спросил поручик.
Блин… ну да, со змеями — на парселтанге, с русскими — на русском. Надо же было так проколоться.
– Ах, я институтка, я дочь камергера, - пропела я, - я черная моль, я летучая мышь!
И с гнусным хихиканьем скрылась в кухне. И пусть думают, что хотят.
Уж не знаю, что они там придумали, но подкараулить меня сумели.
– Прошу меня извинить, - сказал поручик, - но вы сами начали этот разговор.
Я вздохнула.
– Я понимаю, - сказала я, - и, наверное, это не мое дело.
– Может быть, вы нам расскажете?
– предложил корнет.
Мы расположились на скамейке, что стояла на заднем дворе. Том возился на одеяле с игрушками.
– Я чуть не умерла, когда рожала Тома, - сказала я, - да, наверное, и умерла. И увидела, что будет с моим мальчиком без меня. Его ужасное детство в приюте. Видела бомбардировки Лондона, гибель людей. Война начнется в 1939. И продлится до 1945. Европа будет в руинах. Те, кто пойдет за Гриндевальдом, будут объявлены преступниками, их будут судить, многих казнят или приговорят к большим срокам.
– 1939 год?
– переспросил поручик.
– Да. В 1936 начнется гражданская война в Испании.
– Честно говоря, мадам…
– Хорошо, - прервала я его, мучительно вспоминая ближайшие события, - сегодня девятнадцатое мая. Завтра и послезавтра Чарльз Линдберг в одиночку совершит перелет из Нью-Йорка в Париж. А седьмого июня в Варшаве будет убит советский полпред Войков. Если это не так, значит, я лгу. В любом случае, решать вам, это же ваша жизнь. Я просто не хочу, чтобы гибли люди, особенно те, кого я лично знаю.
Они напряженно смотрели на меня. Я вздохнула. Потом они встали, резко кивнули и аппарировали. А я осталась думать. Может быть, я совершила очередную глупость? Кто знает…
Чарльз Линдберг благополучно приземлился в Париже. В Варшаве убили Войкова. Русские не появлялись. Да и хрен с ними. Не очень-то и хотелось.
Окрошка, кстати, не пошла, но квас понравился.
Мне было жалко кучу народа. Того же ребенка Линдбергов. Да и парня, которого казнили за его убийство тоже. Но сделать-то ничего нельзя. Как-то вот и жила, ни о чем таком не думала, занималась хозяйством и ребенком. Кто меня за язык дернул? Эти двое мне тоже никто и звать никак. А то еще растреплют, кому не надо. Взрослые мужики, пусть сами свой выбор делают. Как там: «Что нам жизнь — деньги медные! Мы поставим на белое. Жребий скажет, кому умирать!»
Приближались слушанья по делу «Гонты против Риддлов» в маггловском мире и «Розье против Гонтов» - в магическом. Приходилось консультироваться с адвокатом. За меня болел весь Хогсмит. Девицы наперебой советовали мне фасоны мантий для эффектного
Том василиску понравился. А уж как василиск понравился Тому… Еще больше, чем мне. Кстати, шипит малыш вполне разборчиво. Интересно, с чем это связано? Но становится понятно, почему Морфин почти не говорит по-английски. Если он шипеть начал раньше, чем говорить, то в общении с отцом никаких проблем не было. А больше он ни с кем практически и не общался. Мать там умерла вскоре после рождения дочери. Меропа же худо-бедно общалась и с другими людьми.
День суда в Литтл-Хэнглтоне надвигался с неотвратимостью дембеля. Я учила свою роль, репетировала выражение лица перед зеркалом и подбирала гардероб. Надо было учитывать мнение жителей сельской глубинки. Костюм из твида еще только-только появился и мог считаться неприличным. Так что строгое платье, летний плащ, фильдекосовые чулки, туфли на низком каблуке. Шляпка и перчатки. Ни капли косметики и духов. Волосы убраны в строгий пучок. Скромность и добродетельность. Подъехать мы с адвокатом должны были на машине. Я смотрела на себя в зеркало и с трудом сдерживала слезы. И дело было не в этом наряде. Я ведь так люблю моду тридцатых и сороковых годов! Тогда можно было быть шикарной женщиной. Умопомрачительные шляпы, платья, шелковые чулки, меха. Шля-а-а-а-апы! Да я всю жизнь мечтала носить шляпы, как у Марлен Дитрих. А теперь… теперь… Да, черт побери, я могла купить себе что угодно, хоть от самой Коко Шанель, хоть от Эльзы Скиапарелли, но как все это будет сочетаться с моим лицом? Вуалетки были, но одними вуалетками сыт не будешь. Хоть фигура ничего и ноги стройные. Ладно, вытираем слезы и сопли. Делать-то все равно нечего. Но как же обидно!
Ну, хоть на «Ролс-ройсе» прокачусь, адвокат у нас человек состоятельный.
Суд был… Ну, где-то так я его и представляла. На меня пялились, как на слона в зоопарке. Разумеется, речи о том, что я опоила мужа, не было. Тут несчастной и обманутой была я. Риддлы напирали на бегство от мужа и требовали моего возвращения. Из зала суда выскочила бывшая невеста Томаса. И чего приперлась? Я рассказала об угрозах и жестоком обращении.
– Да она ненормальная!
– заорал мой свекр.
Чего они дерганные-то такие? Надо же производить хорошее впечатление на судью и слушателей. Я промокнула глаза платочком. Адвокат противной стороны завел речь о принудительном медицинском освидетельствовании меня и об изоляции невинного ребенка от безумной матери. Суки, так я и знала! Хорошо, что у меня порт-ключ в Хогсмит.
– Не тронь мою дочь!
– подключился Марволо.
Как бы кто из магов не подключился. Ой, что это?! Какая-то волна прошла по всему телу, в голове вдруг стало легко. Мне вдруг захотелось вскочить и завыть, сорвать с себя одежду. Я дернулась. Бац, и все мое тело оцепенело. Да что же это!
– Вы же видите, что даме плохо!
– послышался голос откуда-то от двери.
– Прекратите это немедленно!
– Врача!
Питер… Кого-то под шумок вывели. Мне стало легче. Это на меня что, «Империо» накладывали?! А потом что? Мамочки…