Хозяева океана

Фомичёв Сергей Александрович

Ясютин вспомнил слухи, статьи в газетах о финансовом крахе этой осенью многочисленных банкирских домов и торговых компаний Гамбурга. Пожар разорений и банкротств быстро перекинулся на другие города и банки. И многие сравнивали нынешний случай со знаменитым крахом Компании Южных морей. Не пришло ли кому-нибудь в голову, что монета уже не поможет спасти положение, а раз так, то не лучше ли её прибрать к рукам?

— Морские крушения удобное средство, чтобы замести следы, — произнес он вслух.

— Вот и я о том же, сэр, — оживился

Мартин. — И я о том же. В наших краях надуть казну всегда считалось удалью.

— Вот как?

— Да. Мальчишками, помню, мы зарабатывали на воробьях.

— На воробьях?

— Ха-ха, именно! Фермеры и приходские священники платили по фартингу за каждого убитого воробья, потому что они, знаете ли, поедают урожай. Но воробьев не хватало и мы выдавали за них других птиц. Были среди нас и настоящие мастера, которые подтачивали клювы и красили птичьи головы, делая их похожими на воробьиные. Парням бы банковские бумаги подделывать. Другие, бесталанные, выкапывали по ночам ранее сданных птиц. Эх…

Моряк вспомнил старые времена и чуть слезу не пустил. Пришел Тим.

— Я уже утомился ждать, — сказал Ясютин.

— Дело касается русского госпиталя, что у нас здесь завелся.

— Вот как? Это из-за него сюда направился Воронцов?

— Кто?

— Это русский министр в Лондоне. Мы встретили его по дороге, в Норидже.

— А! Да. Ему было бы неплохо наведаться у своим и снабдить бедолаг деньгами.

— Наверное этим он и собирается заняться. Так что не так с госпиталем?

— Пойдемте, покажу, — предложил Тим.

Ясютин про себя чертыхнулся, но отправился следом. Билли Адамс отправился с ним. Парни интриговали. А Ясютину было не до веселья.

Причин для веселья стало ещё меньше, когда Тим провел его по тесному роу, что начинался от «Якоря», и впустил в крохотный домик. Комната на втором этаже больше напоминала орудийную палубу корабля, чем городское жилище. Большая кровать с балдахином выглядела чуждым элементом обстановки. Узкий из двух досок стол занимал середину, всюду висели морские гамаки, в которых покачивались тела.

— Кто это? — спросил изумленный Ясютин.

— Русские гренадеры, — ответил с Тим и скорчил довольную победную рожу.

С прибытием хозяина и гостей, тела спустились на палубу. То есть, конечно, на пол. Гамаки свернули. Стало просторнее в воздухе и теснее внизу. Обитатели комнаты были одеты в исподнее, парусиновые рубахи и вязанные серые фуфайки, состоящие казалось из одних дыр. Босые ноги, остриженные головы. Две дюжины глаз смотрели на Ясютина отчасти со страхом, отчасти с вызовом, отчасти с надеждой.

— Что ни говорите, мистер Ясютин, а голодный солдат совсем не то, что солдат сытый, — философски заметил Тим. — Вот даже те сухопутные неумехи, которых насильно забрали на королевский флот, не спешат бежать с корабля. А почему?

— Потому что их повесят на рее за дезертирство, — предположил Ясютин, хотя не имел ни малейшего желания рассуждать на отвлеченные темы.

— Есть такое. Но не только это. И не только незнание чужой страны.

— И что же тогда?

—

Камбуз! — Тим торжествующе поднял указательный палец. — Камбуз привязывает людей к кораблю куда крепче строгих морских уложений. Ты оторван от дома, но три раза в день получаешь там пищу, а вдобавок тебе дают ром и табак.

— И?

— Однако, в госпитале бедолаг почти не кормят… ну и вот…

— Вы устроили им побег? — догадался Ясютин.

— У офицеров ваших дела обстоят ещё хуже, — сказал Тим. — Им приходилось питаться из солдатского котла не имея ни пенни на личные расходы. Но сманивать офицеров, мы, понятно не могли.

Да, не все желали пережить еще один ужас вроде сражений в Голландии. Многие с удовольствием бы променяли солдатскую жизнь на вольную. Но возможные проблемы со стороны русских или англичан заставили Ясютина похолодеть. И как назло он накануне встретился с Воронцовым. Теперь не откажешься, что посещал Ярмут.

— Назовись, — сказал Кен ткнув пальцем в мужичка, который был ниже ростом и старше годами, чем все остальные.

— Иванов. Фурлейт гренадерского Эмме полка, — ответил тот.

— Эмме? — переспросил Ясютин.

— Павловский гренадерский, но по шефу зовут теперь Эмме, — пояснил один из молодых рослых парней.

— Все кроме одного из госпиталя, — добавил на английском Кен. — Моряк, вон тот, сиганул за борт с «Европы», когда та стояла на рейде. Она чаще других русских кораблей сюда заходила, все лето эти воды крейсировала. И наши, конечно, поставляли на борт продукты и воду. Так что прослышали на корабле о «русских» в городе. Не один этот сбежал, но нас найти смог только он. Второй матрос вместе с армейскими в госпиталь попал. Уже оттуда вместе бежали.

Тут были гренадеры, но больше мушкетеры, один барабанщик, совсем ещё мальчишка и два матроса.

— И что мне прикажете с ними делать? — спросил Ясютин у Кена.

— Думаю, их надо как-то переправить в Викторию.

Предложение имело смысл. Негласно Тропинин отдавал преимущество выходцам из России. Он говорил, что для плавильного котла доля русских должна быть значительной. И хотя сам всегда утверждал, что любого индейца можно сделать русским, воспитывая с младых лет, но также говорил и то, что с индейцем в Европе никто на равных говорить не станет. Да, туземных вождей могут обхаживать и вылизывать, но частью своего мира не сделают. А тихоокеанцам жуть как хотелось стать равными именно европейскому миру.

Самого Ясютина направили дипломатическим агентом в Лондон не в последнюю очередь из-за белой кожи. Хотя этот цвет пока мало ему помог.

Очевидно местные парни подумали, что Складчине люди из России будут интересны. Ясютин и сам был не прочь пристроить беглецов и дать им возможность послужить на благо Виктории.

— Но как? — спросил он вслух.

— Вы же переправляете всяких умельцев, — сказал Тимоти Эванс.

— Да, я покупаю им место на судне ост-индийской компании. И они едут как пассажиры. И проезд стоит денег. Но эти даже не знают английского языка и выглядят как дезертиры. Полагаете, их не разоблачат?