Хозяева старой пещеры
Шрифт:
Алёша поднялся и, сгибаясь, побежал под зелёным сводом кустарника. Густо пахло черёмухой. Колкие пахучие ветки лезли в рот, стегали по лицу. Внезапно кусты оборвались — и открылась небольшая, цветастая, как цыганская шаль, полянка. Она шла к реке полого и у самой воды переходила в уютную, окаймлённую скользкими голышами бухточку. У самой кромки поляны росла молодая ива. Гибкие ветви ивы тонули в воде. Вода под ними казалась тёмно-зелёной, как толстое непроницаемое стекло. Солнечные лучи кое-где прорывались сквозь серебристое кружево листьев, пронизывали воду и весёлыми жёлтоватыми пятнышками ложились на илистое дно. Большая бурая лягушка выскочила из воды и закачалась на
— Разиня! — вслух сказал Алёша своему отражению в воде. — Разиня! — повторил он громче и кинул голыш в воду. Вода заколыхалась, разнося кругами Алёшино лицо по реке. Лягушка прыгнула в воду, затем вынырнула и осуждающе квакнула, и тотчас же в кустах круто заверещали её подружки.
В пещере, как всегда, было прохладно и темно. Алёша подальше откинул мешковину, нашёл верёвку и повернулся к выходу. Толстый столб солнечных лучей дрожал у входа, вырвав из темноты кусок стены с надписью. «Вот так, — внезапно подумал Алёша, — вот так надо рисовать солдата». Видно только лицо, руки и ствол пулемета в косом солнечном столбе у входа и этот кусок стены с надписью: «Мы отрезаны. Точка». Да, да… Алёша присел на моток верёвки и палочкой начал набрасывать на стене под надписью композицию картины. Он так увлёкся, что даже не заметил, как к пещере подошли Ким, Гошка и Юлька.
— Рисует, — удивлённо сказала Юлька, заглядывая в пещеру.
— Худо-ожник, — ехидно протянул Гошка и дёрнул верёвку, на которой сидел Алёша. — Мы его ждём, ждём, думали, случилось что, а он сидит себе, как ненормальный, и рисует.
Алёша растерянно вскочил, в смущении глядя на сердитые лица ребят. Конечно, они вправе сердиться… то поляна, то лягушка, то рисунок… Бабушка права — он легкомысленный человек, и нельзя положиться на него. Алёша искоса глянул на рисунок. Если бы хоть получился, а то… вот эта линия руки неестественна, словно солдат не упирается локтем в землю, а держится за пулемёт… Алёша поднял руку и машинально начал чертить, исправляя рисунок.
— А здорово у тебя получается, — неожиданно сказал Ким, присаживаясь перед рисунком на пол. Алёша вздрогнул и недоверчиво посмотрел на Кима.
— Как живой! — подхватила Юлька. — Это ты кого?
Алёша благодарно взглянул на ребят и, слегка оправившись от смущения, пояснил:
— Солдата, который здесь в пещере воевал.
— Это которого каска и лента? — недоверчиво спросил Гошка, разглядывая рисунок. — А ты его видел? Откуда ты знаешь, как всё было? Может, у него и пулемёта-то не было?
Алёша пожал плечами.
— Он мог пулемёт с собой унести.
— Ха! Унести! Надо сначала видеть, а потом рисовать…
— Совсем не обязательно, — сдержанно возразил Алёша. — Можно представить, как это было. Есть такой художник Брюллов, он же не видел, как погибла Помпея, а нарисовал.
— Откуда ты знаешь, что не видел? Может, он там был в это время? — упрямо возразил
Алёша насмешливо взглянул на Гошку и, еле сдерживая улыбку, терпеливо сказал:
— Как же он мог там быть, если Помпея погибла несколько веков назад, а Брюллов умер в прошлом веке? Его картину во всём мире знают.
— Здорово! — хохотнул Ким. — Так его, Алёха!
Гошка открыл было рот, потом закрыл его и вскочил, сжимая кулаки.
— Трепло он всемирное, а не художник, понял?!
Алёша с минуту растерянно смотрел на разъярённого Гошку, а затем отбросил палочку в сторону и поднялся.
— Это кто же трепло? Брюллов?! — тихо, словно не веря своим ушам, переспросил он.
— А то кто же? — запальчиво выкрикнул Гошка. — Такое же трепло, как и ты! — и сплюнул под ноги Алёше, вкладывая в плевок всё своё презрение к выдумщикам.
Алёша молча перевёл взгляд на Кима, на Юльку, с нескрываемым любопытством следящую за спором.
— Эх ты… как же ты можешь вот так, не зная… Это… это несправедливо и… гадко! — наконец с обидой сказал он и вышел из пещеры.
— Не слушай его, Алёша; что ли, ты Гошку не знаешь? — Юлька подбежала сзади и схватила Алёшу за руку. Алёша вырвал руку. Но Юлька не обиделась. Она затараторила так быстро, словно боялась, что Алёша не выслушает её и уйдёт навсегда:
— Такой вредина, просто хуже, чем даже Борька агрономов, чесслово! Всегда ничему не верит… Я думала, ты ему… за этого… Брюллова дашь… Какой нашёлся, заноза! Почему ты ему не дал?
В голосе Юльки Алёше послышалось осуждение. Может быть, она считает его трусом? Он повернулся и, глядя на Юльку в упор, сказал с горечью и удивлением:
— Ты думаешь, кулаком можно что-нибудь доказать?
— А то! — с вызовом сказала Юлька и тут же спохватилась: — Гошка такой; что ли, ты не знаешь? Правда, он сильнее тебя…
— Нет, — твёрдо сказал Алёша, — слабее.
От этого разговора он неожиданно успокоился и почувствовал себя уверенней. Обида начала понемногу стушёвываться. Действительно, на кого он обиделся?
— Твой Гошка просто дикарь, — уже спокойно сказал Алёша. — Разве у человека в кулаках сила?
— А в чём?
— Вот в чём, — Алёша постучал себя пальцем по лбу и быстро пошёл по тропинке к селу. Юлька побежала следом за ним. Недоумевающая и немного растерянная.
У самой дороги на камешке сидел Тимка-Самоучка. Перед ним стройными рядами маршировали сосновые шишки.
— По-олк, стой на месте! — Тимка приложил ладонь к голове и, важно насупясь, отдал рапорт самой толстой шишке. — Вольна-а! А теперь в атаку шагом марш! — Тимка схватил ружьё в одну руку, пистолет в другую и начал в упор расстреливать вражескую армию. — Тр-рр-р-р-р-р, бах-ба-ба-бах! Ур-ра! Наша победа! — он быстро привёл в порядок шишки и скомандовал, посыпая шишки дорожной пылью: — Всем обедать, а то скоро опять бой начнётся!
Свернув на дорогу, Алёша нечаянно разметал в разные стороны Тимкиных солдат. Тимка вскочил.
— Какой ты! Всех солдатиков поломал!
— Извини, Тим, я не хотел…
Следом за Алёшей на дорогу выскочила Юлька. Быстро оценив обстановку, она присела на корточки.
— Подумаешь, делов куча! — весело сказала она. — Сейчас мы всех твоих солдатиков соберём, вот посмотришь.
Собирая шишки, Юлька исподтишка подсматривала за Алёшей. Он с минуту постоял, глядя на Юльку и Тимку, дружно копошившихся в пыли, и присел рядом с ними.