Хозяин бабочек
Шрифт:
— Ну, и хорошо, — сказал Акимыч, — я лично рад, что не придется от фиолетовых по болотам прятаться.
— Почему-то у меня такое ощущение, — сказала Ева, — что меня повозили мордой вот по этому песку.
— Просто вы с Нимом не любите себя дураками чувствовать. С Хохеном действительно глупо получилось.
— А ты, можно подумать, любишь, — сказал я.
— Да я так-то привык. Дурак, так дурак, зато все вокруг умные, мне же лучше — можно с умными людьми общаться. А вы — страдайте!
Изрекши этот парадокс, Акимыч страшно развеселился и
Тренировки игогушки ни к какому видимому успеху не приводили. Игогушка исправно делал пять-шесть плевков, после чего устраивал забастовку. С червяками он расправлялся на ура, а вот кузнечик лягушонку оказался не по зубам — жесткий хитиновый панцирь защитил членистоногое. Игогушка даже не возражал против того, чтобы плеваться на угрожающе занесенный над ним палец Акимыча, после чего Акимыч говорил: «Прямо жжет!» и вытирал палец о траву. Мы отломали веточку размером с лягушонка, чтобы проверить — растет ли он, но нет, лягушонок как был в два ногтя длиной, таким и оставался.
Мы теперь все время торчали на арахисовом поле, разумно не показываясь в городе. И делать там нам было абсолютно нечего — я даже травничество от скуки до восьми прокачал, только низкоуровневой травы здесь почти не росло, особо не разойдешься. Ева вообще большую часть времени проводила в реале: прилежно изучала карты Камито и Учгура, механику локальных событий и сложные политические взаимоотношения на Таосань. Она пыталась делиться с нами этими важными сведениями за ужином, но под рассказы о том, как государыня Юй по очереди изничтожала всех пятнадцать верховных министров, мы с Акимычем начинали быстро клевать носом. Нет, я понимаю, что все это очень важно и нужно, но как же хорошо, что для этого у нас есть Ева!
Речные Крабы слегка приросли численностью, даже какие-то игроки поставили свои палатки на арахисовом поле, но никаких других изменений не воспоследовало. Когда мы в очередной раз обучали лягушонка атаковать жирную изумрудную гусеницу, к Сакаяме прибыл гонец с указом, привязанным на конце копья. Гонец скакал из города с такой скоростью, что мы не успели отреагировать — нас с Акимычем лошадь столкнула в канаву, а, когда мы оттуда, трясясь и ругаясь, вылезли, то на дороге вместо игогушки нашелся лишь комочек влажной пыли. Я сперва запаниковал, но потом увидел, что навык на панели снова приобрел статус активного.
— Ты думаешь, это тот же самый? — спросил Акимыч, глядя на лягушонка.
— Сто процентов, — ответил я. — Видишь, у него на брюшке черное — это он в евины чернила залез утром.
— Ты все же следи за ним, может, он сейчас кучу опыта потерял, мы же не знаем.
— Что-то мне кажется, — сказал, я пряча лягушонка в карман, — что это такая же ерунда, как и все прочие мои навыки.
Обратная от монастыря сторона горы была совершенно заросшей. Никаких тропинок и дорожек тут не имелось, лишь кое-где поросший кустарниками крутой склон образовывал небольшие
— Уважаемая О-Кицу, — крикнул я, — вы же наверняка меня видите или чувствуете! Не могли бы вы со мной встретиться? У меня есть сушеный тунец, из которого можно наделать много-много вкусной тунцовой стружки.
Сказав это, я встал на руки и начал прыгать на них по площадке. Ловко, как настоящий акробат.
— Не поможет, — сказал я на втором круге. — Если вы хотите так с меня шапку снять, то она на ушах застряла.
— Нужна мне эта твоя шапка, — сказала О-Кицу, выдвигаясь из камня. — Ты для меня что в шапке, что без шапки — жалкий кусок конского навоза.
— Ага, — сказал я, делая какое-то уж совсем немыслимое сальто. — Пжалста, не надо, меня сейчас вырвет!
После чего меня с силой приложило задом о валун, на котором я остался сидеть, пытаясь отдышаться.
— Тунца-то отдай, — сказала ведьма.
Я вынул из инвентаря две рыбины, сунул их в костлявые когтистые лапы.
— Плохо просушен, — сказала О-Кицу, обнюхивая тунцов. — завонять может.
— Друг сушил, у него пока кулинария не очень прокачана.
— Зачем приполз-то, червяк?
— У меня к вам два вопроса, — сказал я.
— По рыбе за вопрос? Дороговато ты ценишь своих тунцов, мальчик.
— У меня просто больше ничего нет. Хотите еще батистовую рубашку?
— Давай.
Ведьма встряхнула рубашку и скептически ее оглядела.
— Где же такое непотребство шьют? — спросила она, — по брюху широко, по подолу коротко, по рукавам узко. Ладно, на подтычки пущу.
Я решил не уточнять что такое «подтычки». Меньше знаешь, крепче спишь.
— Давай свои дурацкие вопросы. Захочу отвечу, захочу с горы спущу. Понял?
— Понял, — ответил я, с грустью оглядывая жесткий склон поросший кустарником, и достал из кармана игогушку.
— И что это? Это ты мне тоже на обед принес?
— Нет, — сказал я, — это мой последний навык. Я не знаю что с ним делать, сколько я его не тренирую, он не растет и не жрет ничего.
Ведьма погладила пальцами свой зуб.
— Ты мне не ответил на вопрос. Я спросила, что это?
— Лягушка, игогушка точнее.
— А ты — дурак, мужик и ходячий мешок с костями, Нимис Динкан. Давай второй вопрос.
— А что с первым?
— А на первый я ответила. Будешь спорить — улетишь с горы.
Я решил не спорить. Все равно я так-то ничего хорошего от этой встречи изначально не ждал, но нужно было убедиться.
— Второй вопрос вам, наверное, совсем не понравится, не сердитесь на меня пожалуйста. Вы же живете очень очень долго, — это не вопрос! — и мне показалось, что, когда мы встречались в прошлый раз, вы узнали имя «Владыка Хохен».
Я ожидал, что ведьма разъярится и выкинет что-то несусветное, но она продолжала стоять, слегка просвечивая и смотрела на меня своими жуткими глазами.