Хозяин дракона

Дроздов Анатолий Федорович

– Эх, княже! – Малыга отступает. – Весь в отца! Тот тоже отказался. Съедят тебя волки галицкие и не поперхнутся!

– Не съедят! – Иван принял решение, лицо его лучится. – Займем Галич, Володько не подступится. Сам говорил, дружина с ним малая.

– У тестя войско попросит. За мертвого, если Володько помрет, Святослав не вступится, живому пособит.

– Стены у Галича высокие, взять тяжко.

– Если защитники добрые. Дружины твоей мало будет, а как галичане борониться станут, неведомо.

– Станут! – Иван машет рукой. – Куда им деваться? Володько их не помилует!

Малыга качает головой, но молчит. Идем на крыльцо. При виде князя галичане поднимаются с колен, настороженно смотрят.

– Еду! – Иван протягивает к ним

руки, словно принимая в объятия.

Площадь взрывается криком. Галичане орут, бросают вверх шапки. К ним подключаются звенигородцы, услыхавшие весть и сбежавшиеся на площадь. Им лестно, что их князь будет править в Галиче. Это сулит выгоду. Можно будет возить товары в Галич и не платить мыт – князь Иван освободит. Можно будет беспошлинно закупать товар в Галиче и перепродавать в Звенигороде с великим барышом… Все рады, только у Малыги лицо хмурое. Оно у него всегда такое…

* * *

Галич встречает нас закрытыми воротами. На стенах – вои в броне, они грозят нам мечами и лаются. Дружина Володька, оставленная в городе, проявила расторопность и упредила въезд нового князя. Облом! Нас слишком мало, чтоб штурмовать стены. Часть кметов Малыга оставил в Звенигороде – беречь город. С нами дружина и боярское ополчение – сотни три. Будь Володько в городе, прихлопнул бы прямо у стен. У него воев больше, даже сейчас. В драку, однако, те не спешат. Зачем? Вернется князь, зажмут с двух сторон…

Позвавшие нас галичане не горюют. Подходят к стенам и перекрикиваются с жителями города. Те высыпали на заборола и кричат в ответ. Галичские дружинники ругаются и гонят их, но галичане подчиняются неохотно. Единственный, кто рад случившемуся, так это Малыга.

– Надо перенимать Володька! – говорит на вечернем совете. – Теперь как узнает, что мы приходили, так пойдет на Звенигород. Никто не попрекнет – мы первые начали! Которы не унять, надо упредить!

Иван хмурится, но откладывает решение на утро. Как чувствовал… За ночь наши силы увеличиваются. С наступлением темноты галичане лезут через заборола, спускаются на веревках, а то и вовсе прыгают со стен. Ломают руки, ноги, но их не удержать. Среди перебежчиков преобладают простые люди – их более других допек Володько. Воины из них никакие, но факт повального бегства деморализует защитников города. Они более не ругаются и не грозят мечами. К вечеру от них прибывает гонец.

– Побожись, князь, что пропустишь без сечи – сами уйдем! – говорит немолодой смуглый сотник. – Завтра же! В чем на коня сядем, в том и ускачем!

– А ты побожись, что не станешь чинить расправу остающимся в Галиче! – говорит Иван. – Тогда и я!

– Христом Богом клянусь! – говорит сотник и целует поднесенный крест.

Малыга зол. Он уговаривал Ивана не выпускать дружинников – не стоит дарить Володьку воинов. Раз запросили пощады, через день-другой сдадутся. По всему видать, Галич восстал, и дружинники боятся. Воеводе возражают перебежавшие к нам галичане. У них свой резон: услыхав отказ, дружинники выместят злобу на их семьях. Иван с ними соглашается: не хочет начинать правление с крови. На рассвете ворота Галича со скрипом отворяются. Конные воины – в броне и при полном вооружении – сотня за сотней выезжают на поле. Их много больше, чем нас, и мы настороже. Только дружинники Володька не думают нападать. Сотни проходят мимо, воины смотрят в землю, наконечники копий по-походному торчат вверх. Не успел последний скрыться из виду, как в Галиче начинают бить колокола: торжественно и радостно. Из распахнутых ворот валит толпа. Она заполняет поле и, подчиняясь жесту приведших нас бояр, опускается на колени – перед конем князя. Люди рыдают. У меня щиплет глаза, но Иван держится молодцом.

– Иди, княже, и володей! – говорит старший боярин и протягивает руку к городу…

Суматошный день. По улицам ведут извлеченных из княжьих порубов узников, их обнимают плачущие жены и дети, горожане разносят и грабят дома уных сподвижников Володька. Помешать

этому невозможно, дружине отдан единственный приказ: беречь от расправы семьи дружинников. Это условие договора, и оно выполняется. Семьи свозят на княжий двор, перепуганные женщины плачут и целуют мне руки – когда зазеваюсь. Спасательной операцией руковожу я. Мечемся по тесным улицам, оттесняем от домов разъяренных мстителей, те ругаются, но отступают. Лица у моей ватаги решительные, мечи остры, достаточно приказа – и пустят в ход. Малыга наказал не стесняться. Смуты допустить нельзя: сначала побьют родичей дружинников, после примутся за других… Мне помогают галицкие бояре: они знают нужные дома и ведут к ним короткими путями. Приказам подчиняются беспрекословно – Володько вышколил. Малыга наводит порядок на улицах и ставит стражу на стенах. Володько-то далеко, но осторожность не мешает.

Иван засел в княжьей гриднице: разбирает многочисленные жалобы. К хоромам выстроилась очередь обиженных. Она так велика, что хвост ее выбегает из дверей и змеится по площади. Лихо управлял городом князь Володько… Вечером – пир. Мы устали, как псы, но отказаться нельзя – обычай. Здравицы, льстивые речи бояр… Покойный князь Петр такого не терпел, здесь привыкли. Рядом сопит толстый боярин – тот, что звал нас в Галич. Сам пристроился, я не звал.

– Хорош ты, княжич! – говорит, склонившись к уху. – Видел тебя в деле. Разумом быстр, в речах суров, но справедлив. Покойный Петр знал, кого сыном объявить! Из каких ты земель?

Молчу. Я устал и потому зол.

– Не хочешь, не говори. Нам без разницы. Боярам ты глянулся. Хочешь, князем кликнем тебя вместо Ивана?

Вот пес мохнорылый! Иван и дня не просидел в Галиче, а уже шебуршат за спиной.

– Чем же брат не угодил?

– Добрый больно! – кривится боярин. – Никого из прихвостней Володька не казнил, хотя челом били.

Об этом я знаю. Ивану бояре принесли список и прозрачно намекнули: этих, княже, – на виселицу, а земли их – верным людям! Тем, что в Галич тебя позвали… Прав, Малыга, ох как прав! Ловят случай. Только не на того напали. Иван от отца многое перенял, в том числе правило: судить по справедливости, награждать по заслугам.

– Мне покойный отец заповедал служить Ивану верой и правдой, – говорю, с трудом сдерживаясь, чтоб не врезать по мохнатой роже. – Я брату крест целовал перед народом. Ты на что подбиваешь меня, боярин?

Хоть бы смутился! Этому плюй в глаза…

– Ну, как знаешь… Послухай совета доброго. Иван тебе Звенигород в удел давать станет, так ты проси вдобавок Теребовль и Кременец – не откажет. Мои наделы там. Буду служить тебе верно: ты мне по сердцу.

Боярин подымается и уходит, сижу оглушенный. Боярин прав: брату князя дают удел – таков обычай. Соседи поворчат, но успокоятся: воля покойного священна. Признал приблудного сыном, значит, имел резон. Так я буду князем? Я, безродный сирота, собиравший корки под столом; беспризорник, живший в коллекторе? Получу удел и стану править? Мне будут кланяться и целовать руку? Не так я понял завещание Петра, мудр был покойный князь. Единственного наследника легко убить, когда их двое, задача усложняется. Убьешь одного, а за спиной – второй. Десять раз подумаешь, стоит ли? Сам же приемный сын будет держаться за родного руками и ногами: без него он ничто. Его, безродного, из грязи подняли, в княжичи возвысили… Князь Петр защитил не меня, а своего Ивана – умно и надежно.

Я обижен. Зачем со мной так? Я и без того буду драться за Ваню. Не за честь и уделы, а из любви. Он мне брат, самый близкий на земле человек. И пусть боярин мохнорылый еще раз заикнется…

Ловлю на себе чей-то пристальный взгляд. Поднимаю глаза – Малыга! Наверняка видел, как галичанин шептал мне на ухо, еще решит, что соблазнился. Малыга над Иваном трясется, как над собственным сыном… Пир завершается, подхожу к Малыге, передаю разговор с боярином.

– Галичане! – машет рукой воевода. – Говорил же… Не бери к сердцу! Рано об уделах думать – Галич пока не наш.