Хозяин Фалконхерста
Шрифт:
То, чего она всегда опасалась, случилось. Сколько раз она просыпалась среди ночи от кошмара, в котором у нее отнимали Бенони, и облегченно вздыхала, прикоснувшись к спящему рядом сыну! Потом, когда он подрос и перебрался от нее на третий этаж, она утешалась мыслью, что он никуда не денется из Большого дома, где ему гарантированы покой и безопасность. Она шла на все, чтобы Хаммонд Максвелл и его жена относились к нему благосклонно; позднее, когда в доме поселилась хозяйская дочь Софи с двумя детьми, она устроила своего смазливого сынка гувернером к молодому массе Уоррену. Но теперь все ее с таким трудом выпестованные планы пошли прахом. Душераздирающий
Разве по плечу ей, рабыне, предотвратить неизбежную развязку? Однако с той самой минуты, когда Лукреция Борджиа поволокла к амбару Бенони и Блоссом, а Регина тайком последовала за ними, она не оставляла попыток хоть что-нибудь предпринять. Стоя позади толпы, что уже было нарушением правил, она услышала приговор Хаммонда. С обезумевшими от горя глазами она прибежала назад, в Большой дом, где бросилась в ноги миссис Августе, умоляя спасти Бенони. Хозяйка поплакала с ней за компанию, наговорила сочувственных слов, но ничем не помогла: она лишний раз подтвердила свою неспособность поколебать решимость мужа.
Регина помчалась к Софи, и тоже напрасно. Та испытывала симпатию к Бенони, маленький Уоррен и вовсе души в нем не чаял, однако молодой хозяйке нечем было ободрить безутешную мать. Ее сын — раб, и его красота и обаяние ничего не меняют в его положении: раз ему надлежит быть проданным, то так тому и быть. Впрочем, и Августа, и Софи не отказывались повлиять на Хаммонда; Софи даже вытолкнула к деду рыдающего Уоррена, чтобы усилить свою просьбу, однако Хаммонд остался неумолим. Когда все попытки кончились ничем, Регина сама предстала перед хозяином, надеясь, что он вспомнит ночи, проведенные в ее объятиях, когда она изо всех сил старалась подарить ему радость. Он купил ее в Новом Орлеане очаровательной девушкой с темными вьющимися волосами и розовой кожей, почти не несущей следов ее рабского происхождения. Она владела грамотой и манерами не уступала любой белой даме. Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, на пороге тридцатипятилетия, она оставалась прежней красавицей. Но ни ее красота, ни горе, ни память о былом не смогли разжалобить Хаммонда.
Бенони будет продан! Хаммонд соглашался, что он приятный юноша с прекрасными манерами; такой стоит целое состояние, и выставлять его на аукционном помосте — настоящее расточительство. Однако при этом он — лжец, вор, и это перевешивало все его достоинства. Единственная его уступка рыдающей Регине заключалась в обещании продать ее сына в частном порядке, а не с аукционной партией рабов и, конечно, не как работника для плантации. Что касается просьбы Регины позволить ей увидеться с сыном в карцере, то она была отвергнута. Да, разумеется, она поедет в Новый Орлеан вместе с караваном в качестве горничной миссис Августы, как это происходит каждый год, однако по дороге у нее не будет возможности общаться с Бенони. Ему придется коротать время вместе с остальными рабами, взаперти, дожидаясь продажи.
Сколько Регина ни взывала к нему, никаких других послаблений ей добиться не удалось. Выйдя из кабинета хозяина, она медленно поднялась по узкой лестнице в свою комнату, соединявшуюся с комнатой Хаммонда и Августы. Бенони был единственным существом в
Она подошла к окну, откуда были видны рассыпавшиеся за полем невольничьи хижины и постройки, окружавшие некогда сгоревший старый дом. Вдалеке выделялась одинокая лачуга, служившая сейчас карцером для ее ненаглядного Бенони. Сердце Регины отчаянно рвалось к сыну; материнское горе было так велико, что почтение, всегда питаемое ею к Хаммонду, теперь сменилось ненавистью. Постепенно из сутолоки лихорадочных мыслей выкристаллизовался план, который при всей своей рискованности вполне мог принести успех.
Она вымыла лицо холодной водой, чтобы скрыть следы недавних рыданий, и спустилась обратно в кабинет. Сейчас за столом сидела Августа, переписывающая пометы из племенной книги. Взгляд ее был теплым, благосклонным, ибо она понимала страдания Регины. Она решила найти для гувернантки занятие и тем самым отвлечь ее от горьких мыслей.
— Регина, твой почерк гораздо лучше моего, — сказала она, откладывая перо. — Перепиши за меня вот это. — Августа указала на толстую книгу. — Ты и прежде этим занималась. Я тем временем загляну к Лукреции Борджиа и распоряжусь насчет ужина — ты же знаешь, мы ждем в гости Гейзавеев. Вот тут имена рабов, подлежащих продаже. Ты знаешь, как найти их в племенной книге.
— Да, миссис Августа, мэм.
Регина и не думала артачиться: поручение совпадало с ее планами.
Августа уступила ей кресло. Регина внутренне содрогнулась, ощутив на плече руку хозяйки, сообщавшей таким способом о своем сочувствии.
— Мне очень жаль Бенони, — выдавила Августа. — Как бы мне хотелось вам помочь! Мне будет недоставать его не меньше, чем тебе.
— Да, миссис Августа, мэм.
Регина склонилась над племенной книгой. Августа задержалась у зеркала, а горничная прочла очередное имя в списке — Нептун — и стала искать его в книге. Найдя, она взялась переписывать своим ровным, каллиграфическим почерком:
«Нептун, сын Эрмины, от Падди. Самец, родился 31 января 1833 года в Фалконхерсте. Зачал:
от Флавии — самца Наума
от Кандесы — самку Клеопатру
от Розбелл — самца Лоренцо
от Вероники — самца Пипа
от Роксанны — самку Роду.
Высокий, сильный, здоровье крепкое. Кожа светло-коричневая. Шрам на правом плече. Примесь крови ибо от матери, ашанта от отца. Нрав добрый. Обучен ремеслу каменщика».
Она попыталась припомнить этого Нептуна, но так и не смогла, так как была очень плохо знакома с рабами с плантации. Чем больше она писала, тем более жгучей становилась ее ненависть к Хаммонду Максвеллу. Животные, все они для него — просто животные! Бенони и она сама были для него такими же животными, как все остальные. Пока Регина записывала данные Нептуна, Августа покинула кабинет, и тогда она стала листать книгу, пока не нашла запись о своем сыне. Запись была лаконичной:
<