Хозяин лета. История в двенадцати патронах
Шрифт:
Меня и в самом деле обуяло бессмысленное психоделическое веселье – от тусклых двадцативаттных лампочек под потолком, от реечек, жалобно скрипящих под моим седалищем, от заросшего щетиной Ступнева, от зовущего свербенья в тайных срамных волосах. Я бы подпрыгнул и пошел вприсядку, честное слово, если бы не знал, что свалюсь после первого же резкого движения.
– Это у меня приход такой, а, Ступнев? Приход ведь, да?
– Да, да! Ты не мог бы заткнуться хоть на минуту?
Он открыл в стене рядом с красным рычагом, похожим на
– Слушай: там, куда мы едем, тебя не будут допрашивать. С тобой будут говорить. Я тебя прошу: подумай, прежде чем отказываться. Или соглашаться. Хорошо?
– Чудесненько. А меня там поцелуют?
Ступнев, поморщившись, надавил на рычаг. Меня вжало в сиденье. Вагончик мелко затрясся, зашипел, засвистал, потом завыл тоненько, и от воя этого заложило в ушах. Ступнев стоял, как истукан на перекрестке, впечатав ботинки в пол, будто в пьедестал, облапив поручень.
Вагончик зашипел и затрясся сильнее. И внезапно встал, будто в стену резиновую ткнулся. Но я уже был готов и держался за спинку, поэтому только занозил пальцы о рейку сиденья, растрескавшуюся и растерявшую лак от старости.
– Сверхзвуковое метро. Мечта пятилетки, – сказал я, охнув.
– Боже ж ты мой! Да заткнись ты, заткнись! Если ты не заткнешься, если не пообещаешь заткнуться, я сейчас нажму вот этот рычаг, и мы вернемся туда, где тебя колбасили, я уже вижу, что поделом. Мать же твою, да что с тобой такое! Не кормил я тебя ничем, не кормил! Тебе на «мойке» вкололи! Очнись – или нас тут обоих угробят!
– Ладно, – согласился я, несколько обидевшись. – А у тебя меня будто не гробили? Какой-то ты ущемленный, право слово. Ну, буду молчать, хорошо, следуй своим таинственным великим планам. Хотя честно скажу, я тебе ничем обязанным себя не чувствую.
– А стране этой ты хоть чем-то обязанным себя чувствуешь? – спросил Ступнев, бледнея. – Или тебе наплевать, как всей этой сволочи?
– Однако, – пробормотал я, – вот бы никогда не подумал…
И осекся, глядя в перекосившееся от ярости и отчаяния лицо Андрея.
– Ладно, ладно, я это так. Пойдем, куда собрались, конечно, пойдем и скажем чего надо, – закивал я.
И мы пошли. В невысокий сырой зальчик с округлым сводом, а за ним – к зарешеченной двери. За дверью стоял охранник. В черной униформе, с короткоствольным спецназовским «крабом» на ремне и с длинным тесаком в ножнах на поясе. Увидев нас, охранник почему-то потянулся не к автомату, а именно к тесаку.
– Нам к хозяйке. У нас договорено, – сказал Ступнев поспешно.
Охранник снял со стены трубку. Нажал пару кнопок. Сказал равнодушно: «Проходите» – и уставился в стену, будто для него мы вдруг перестали существовать.
Мы долго шли по коридору, затем поднялись по лестнице. В коридоре на полу лежал ковер, ворсистый и упругий,
– А, долгожданные гости, – произнес смутно знакомый голос. – Милости просим!
Мы шагнули внутрь. Я ожидал чего угодно: хирургических шкафов, столов с компьютерами, пультов или решеток с коллекцией монстров за ними. А увидел отделанную грубым серым камнем комнату, с каменным же полом, сводчатым потолком, терявшимся в тенях. Освещалась комната только камином, огромным, ярко пылавшим. Подле камина лежала пара мраморных догов, внимательно нас рассматривавших, и стояло старомодное кресло с высокой спинкой.
– Подходите, подходите, – пригласил знакомый голос из-за кресла. – Тут холодно, под землей, поэтому мы камин и поставили. Не изумляйтесь – он электрический. Жаль, конечно, ялюблю живое тепло, от дерева.
Мы замешкались, глядя на собак.
– Не бойтесь моих Пятнашек, они мирные. Впрочем, Паша, уведи-ка их!
Из теней к камину шагнул парень – длинноволосый, тонкий. В кольчужной рубашке почти до колен. Но Ступнев на парня внимания не обратил, а, повернувшись к креслу, сказал хрипло:
– Вот, я привел. Как договорились.
– Подойди, – приказал голос.
Я подошел.
И замолчал, онемев от изумления. Я едва узнал ее: в багровом мерцании фальшивого пламени она выглядела старше, самое малое, лет на десять. Тени под глазами, усталое, помятое лицо. Серый мешковатый костюм. Она сидела, бессильно откинувшись в кресле, словно больной, ожидающий, пока сиделка перекатит его в другую палату.
– Здравствуй, рыцарь, – сказала Рыся без тени насмешки. – Наконец-то ты вернулся к своей даме.
– Рыцарь? – переспросил Ступнев.
– Представь себе. Совсем недавно он дрался за меня. Как мужчина, мечом.
– А еще что он делал? – спросил Ступнев, кривясь.
– Здравствуй… то есть здравствуйте, – сказал я.
– Очень приятно, – улыбнулась Рыся. – У нас без формальностей. Можно и на «ты». Тем более тебе.
– Ты ему позволила? – спросил Ступнев резко.
– Я пока еще хозяйка сама себе. И не только себе. И была бы очень благодарна, если бы ты не заставлял меня это доказывать.
– И как же?..
– Милый Андрей, да ты никак ревнуешь? – Рыся засмеялась, низко и хрипло. У меня мурашки побежали по спине, мелкая, сладкая дрожь просыпающейся похоти.
– Зачем я, спрашивается, его вез сюда. Ты знаешь, что мне грозит за это. И тратишь время на… тьфу ты! – Андрей сплюнул.
– Слушай, если ты решил устроить сцену, подумай хорошенько сперва. Мне стоит шевельнуть пальцем, и ты окажешься снова в своей подземной дыре. А он, – она показала пальцем на меня, – останется здесь. Потому что он – мой. И ты прекрасно это знаешь. Это – мое дело. И я его доделаю.