Хозяин небесных гор
Шрифт:
В этот вечер была безветренная ясная погода. На небе не было ни облачка. Вода на озере сверкала от низкого солнца, как огромное масляное пятно. Но барометрическое давление резко упало. Погода должна была измениться.
Вдруг весь чаячий остров пришёл в движение. Чайки дико хохотали, взлетали в воздух, кричали, кружились, садились и взлетали вновь. Мы долго наблюдали за ними. Но никакой враг им не угрожал. Они беспокоились сами по себе, заражая друг друга какой-то таинственной тревогой. Только поздние сумерки угомонили чаек. А ровно через десять часов с севера налетел
„ПРОГНОЗ" КАМЫШОВОК
Солнце ещё не поднялось над горизонтом, а восток уже пылает. На берегу степного озера сделалось совсем светло. Где-то далеко едва слышно, печально кричат журавли. На озере, по ту сторону плёса, в зарослях тростника басовито переговариваются гуси. Отчаянно загалдели чайки; огромные скопища их гнёзд ежегодно бывают на одном и том же месте по заломам тростника.
Над водой виднелось на тростнике растрёпанное прошлогоднее гнёздышко камышовки. Это в нём в прошлом году вырос кукушонок. А тут же рядом, но повыше, пара камышовок дружно делала новое гнёздышко.
На берегу озера сидел и курил егерь охотничьего хозяйства. Рядом лежала лодка, опрокинутая вверх мокрым дном. Под кустом в тени сверкал никелем новенький мотоцикл.
Мы поздоровались, как старые знакомые.
– Ящики приезжал проверить. Во многих утки уже начали нестись, – пояснил свой приезд сюда егерь.
Искусственное гнездовье – ящик – виднелось недалеко от берега, возвышаясь над водой на кольях, в кромке тростниковых зарослей.
– Что же это вы, Карп Андреевич, так высоко над водой устроили этот ящик? – спросил я егеря.
Он удивлённо взглянул на меня и скупо пояснил:
– Нынче камышовки высоко над водой гнёзда вьют на тростнике.
– При чём же тут камышовки?
– Значит, разлив большой будет, и вода поднимется высоко. Эти птахи узнают наперёд по каким-то приметам про разлив. Старые их гнёзда почти на полметра ниже нынешних. Прошлогодние ящики для уток на той неделе пришлось переставить повыше, а то вода зальёт яйца.
Это было для меня ещё одним открытием. Но только для меня: в журнале «Семья и школа» уже печатали об этом «прогнозе» камышовок.
РАСКРЫТАЯ ТАЙНА
Давно это было. На рубеже девятнадцатого и двадцатого века я жил в деревне. Летняя жара в тот год с каждым днём всё больше высушивала землю. Солнце палило немилосердно. Ни ветерка. Даже ночи стояли душные и жаркие. Проедет по селу телега, а пыль после неё долго висит в воздухе.
Забеспокоились мужички. Всё чаще стали поглядывать на небо. Посевы хлебов начали сохнуть.
В те далёкие, глухие времена единственным «спасением» от засухи был крестный ход: зазвонит колокол в селе, соберётся стар и млад, вынесут иконы из церкви, и священник ведёт всех за околицу служить молебен на полях, просить у бога дождя.
А дождя-то всё нет и нет!
В соседних сёлах чуть ли не каждый день служили молебны. А в нашем селе ни одного разу. Ругают про
Мы жили рядом с поповским двором. И, чего греха таить, любили в щёлку подглядывать, что там делается. Кто-то из ребят заметил, что как только утром поп проснётся, выйдет на крыльцо, перекрестится, так скорыми шагами идёт к бане на огород. Заглянет в сенцы и обратно лениво шагает. Однажды утром смотрим – чуть ли не бегом поп от бани бежит и ещё с середины огорода кричит работнице:
– Дарья, беги к звонарю, пускай благовестит: с крестным ходом сейчас пойдём!
Вскоре басовитые удары колокола поплыли над селом. Народ, крестясь, стал собираться на площади перед церковью. Вынесли иконы. Поп повёл всех за село. Крёстный ход начался под раскалённым безоблачным небом в нестерпимую жару.
И странное дело: к вечеру на горизонте показались тёмные облака, а ночью полил дождь. Земля ожила, хлеба повеселели. Авторитет нашего попа возрос необычайно.
На что же по утрам смотрел поп в своей бане? Это не давало нам покоя. Воображение рисовало чудотворную икону в сенях бани с горящей лампадой или ещё что-то таинственное, сверхъестественное. И конечно, мы не в силах были сдержаться. По задам огородов прокрались к поповской бане и с затаённым дыханием заглянули в сени. Там стояла только скамейка для раздевания и больше ничего. На стене висело короткое поленце с длинной неотрубленной веткой...
С тех пор прошло много десятилетий.
И вот я сижу на кордоне Алма-атинского заповедника в горах Заилийского Алатау. Жара нестерпимая, а надо ехать верхом на следующий кордон. Страшно выйти из прохладных сеней на невыносимую жару. Корова лесника лежит в тени, лениво пережёвывая жвачку. Куры с раскрытыми клювами подпрыгивают около неё и склёвывают оводов. Кругом в ельниках полуденная тишина. Даже не слышно крикливых кедровок. Птицы тоже пережидают жару.
– Ну что же, сиди не сиди, а ехать надо! – сказал я, вздохнув.
– Что-то уж очень жарит сегодня! Обождите-ка, я сейчас! – ответил хозяин и пошёл под навес...
– Придётся вам у меня переночевать! – заявил он, возвращаясь.
– Почему?
– Гроза с дождём ночью будет. Как раз в горах вас застанет. Не верите? Пойдёмте, покажу!
Под навесом на стене висел обрубок ели с длинной тонкой веткой. Против её конца на стене были нанесены деления.
– Барометр это у меня, – пояснил лесник. – Вчера конец ветки был вон где, а сейчас на десять сантиметров отклонился. К скорому дождю это, вот увидите.
И сразу мне припомнилось далёкое детство, поповские сени в бане и такой же «барометр» на стене. Так вот в чём дело! Хитрый поп собрал крестный ход наверняка: дождь к ночи должен был быть обязательно!
В городе зимой, просматривая журнал «Природа» за 1958 год, я прочёл статью одного учёного. Он писал, что сучок ели длиной в тридцать два сантиметра отклоняется перед дождём до одиннадцати сантиметров. Поповская тайна только через полвека сделалась достоянием каждого!