Хозяин Проливов
Шрифт:
Женщина, сидевшая на земле у крошечного святилища из круглых камней, не была ни молодой, ни красивой. Краем красного дырявого гиматия, накинутого на голову, она смахивала с дрожащих щек слезы.
— В чем дело? — спросил Феб, опуская лук. — Почему ты плачешь?
Нимфа вздрогнула и воззрилась на него так, будто только что заметила.
— Моя роща, — заявила она неожиданно низким, хриплым голосом. — Где хочу, там и плачу.
Это было не похоже на мольбу о помощи. Лучник хмыкнул и подошел поближе.
— Я Аполлон, —
И зачем он набивался?
— Ничего особенного. — Женщина вызывающе вскинула голову. — За исключением того, что происходит здесь каждый год. Уже вторую сотню лет!
Поскольку Аполлон молчал, ожидая пояснений, собеседница продолжала:
— Я Диамеда, нимфа гранатовых деревьев. А это алтарь моего бедного сына Гиакинфа. Он дух цветов и плодов. Я родила его от смертного. Он наполовину дух, наполовину человек, и ему не выпало ни смерти, ни вечной жизни. Каждый год местные крестьяне убивают Гиакинфа в честь Великой Матери, и каждый год он воскресает опять, чтоб дать им урожай.
— Чего же ты плачешь? — пожал плечами Феб. — Твой сын хоть так, но живет. Земля возвращает его. Деметра не жалуется, что Персефона только полгода с ней…
— Его живым разрывают на части, — перебила женщина. — Едва он выходит из-под земли, как начинает рассказывать, что это за боль! — Голос нимфы задрожал и сорвался.
Феб молчал. Он думал: как это — терять ребенка каждый год? Он вот дважды лишился сына и чуть не сошел с ума от горя. А ведь Асклепию ничто не угрожает. Кентавр Хирон мудр и добр, он всегда защитит мальчика.
— Где твой сын? — спросил лучник.
— Пошел пострелять воробьев, — отозвалась нимфа. — Я плачу потихоньку, пока его нет.
Феб оглядел жалкий алтарь из круглых камней.
— Я могу помочь, — задумчиво сказал он. — Но для этого мне придется присвоить святилище. Тогда участь твоего сына буду решать я, а не Трехликая. Отдаешь мне его в спутники?
Нимфа вытерла краем гиматия лицо. В ее глазах зажглась надежда.
— Посиди здесь, — мягко сказал ей Феб. — Мне нужно найти твоего сына и совершить ритуал присвоения святилища. Не подглядывай, магия этого действа смертельна.
Напуганная нимфа осталась на месте, а лучник зашагал на холм, ища между деревьями Гиакинфа. Мальчик действительно стрелял по воробьям. Заслышав шаги, он обернулся, и Аполлон застыл с поднятой для приветствия рукой. На него смотрели огромные гранатовые глаза молодого оленя. Приглядевшись, Феб узнал и лицо.
— Ты Гиакинф? — спросил светоносный бог, разглядывая нового знакомого. — Зачем тебе рогатка?
Дух цветов смутился, покраснел и сунул оружие за спину.
— Меня убьют, — шмыгнув, сказал он. — Так пусть и этим достанется.
— Логика недостойная бога, — усмехнулся Феб, вспомнив, что еще недавно думал и действовал так же. — Но не с воробьями.
— Я не бог, — возразил мальчик.
— Зато я худо-бедно
— Ты Аполлон? Ты мне снился! — вместо ответа воскликнул Гиакинф. — Я слышал, как ты играл на флейте. Научишь меня?
— Это просто, — кивнул Феб. — Пойдем, найдем укромное место. Присвоение святилища — муторное дело. А иначе я не смогу забрать тебя с собой.
Гиакинф доверчиво взял Феба за руку и, с откровенным восхищением глядя на него снизу вверх, повел в чащу леса. В груди у лучника ворочался неудобный комок. Мальчик не имел ни малейшего представления о том, что его ожидает.
Но дело есть дело, и надо взять себя в руки. На тесной поляне гипербореец достал флейту — к счастью, сейчас она была пуста, дух Марсия дрых на опушке и не мог отравить Фебу жизнь своими замечаниями.
— Возьми заостренный конец дудки в рот, — пояснил лучник, — и подними подбородок так, чтоб голова была запрокинута.
— Так? — Мальчик неуверенно прикусил флейту.
— Не совсем. — Феб встал у него за спиной и осторожно поправил деревянную дудочку, чтоб она смотрела прямо в небо. — Теперь дуй.
Трель вышла сначала слабой. А потом зазвучала все громче. Юный дух цветов старался на славу, но это была еще не волшебная песнь. Та, что останавливает водопады и усыпляет животных на бегу.
— Флейта должна стать частью твоего позвоночника, — объяснил Феб. — Его верхним концом. А в нижнем должен бушевать священный огонь. Представь, что ты выдуваешь его.
Гиакинф набрал полные легкие воздуха и дунул, освобождая их. Одновременно Феб вошел в него резким толчком, и мальчик чуть не вскрикнул от боли.
— Играй, — приказал солнечный бог.
Вот теперь флейта зазвучала как надо. На глазах Гиакинфа набухли и высохли слезы. Рвущая боль утихла, уйдя по столбу священным жаром. Аполлон выдохнул и отстранился.
— Я забрал твое святилище, — сказал он. — И отдал дар музыки. Прости, если доставил тебе неудобство. — Лучник смотрел в землю. Он испытывал стыд и думал, что Гиакинф нуждается в утешении. Вместо этого мальчик кинулся ему на шею.
— Ты самый лучший! — воскликнул он. — Уведи меня отсюда. Я больше здесь никому ничего не должен. Ведь так?
— Именно так, — кивнул Аполлон. — Умойся у источника и иди проститься с матерью.
— С матерью? — удивился Гиакинф. — С какой матерью? Моя мать погибла лет семь назад. Ее убило в грозу рухнувшим деревом. — Круглые глаза мальчика непонимающе хлопали ресницами.
«Че-ерт! — только и мог протянуть про себя Феб. — Опять я влип. И кто бы это мог меня подставить?» Были там кукушки не были, не имело значения. Главное, Великая Мать снова обвела его вокруг пальца. И всучила мальчишку, от которого еще неизвестно чего ждать! Кажется, Гиакинф понял, что произошло что-то недоброе. Выражение его лица стало жалким.