Хозяин Проливов
Шрифт:
— Все в порядке. Не бойся, — буркнул Аполлон. — Меня оставили в прежней должности. Да еще и попытались отобрать любимую игрушку. Только и всего! — Он вышел, с силой хлопнув пологом.
Гиакинф закусил губу.
— Не лезь к нему, — философски заметил Марсий. — Он сейчас не в себе. Насколько я его знаю, это кончится побоищем.
— А какая у него должность? — робко спросил мальчик, смахивая с ресниц слезы.
— Шутишь? — присвистнул рапсод. — Неужели до сих пор не догадался? Разрушитель чужих сердец? Покровитель плясок на лужайке? Не попал. Ни
Гиакинф смотрел на говорящую голову круглыми честными глазами.
— Да он убийца, — выпалил Марсий. — Прирожденный хладнокровный потрошитель, невесть почему решивший лечить нервы музыкой. Вокруг него горы трупов!
Гиакинф больше не слушал. Он бросился из пещеры, надеясь найти своего друга и все услышать от него самого. Но Феб зашнуровал сандалии и, вскинув лук на плечо, стремительно двинулся вниз с горы. Он не пожелал заметить волнения Гиакинфа, только отодвинул мальчика с дороги и быстрым шагом исчез за кустами. Ему надо было пострелять. Иного способа успокоиться гипербореец не знал. «Ненавижу!» — цедили его плотно сжатые губы. Кого именно, лучник не знал. Главное — его чувство обрело форму и готовилось вырваться наружу. Нужен был только достойный предмет. И Феб нашел его.
У подножия горы лежало небольшое тенистое озеро, на берегу которого лучник никогда не отдыхал после охоты. Оно было подернуто уютным покрывалом ряски, под которым жили самые толстые и горластые лягушки в мире. Когда-то они были людьми, крестьянами из долины. Лето, мать Аполлона и Артемиды, скитаясь по свету с двумя малышами на руках, забрела и сюда. Она хотела напиться, но крестьяне, возделывавшие виноград на склонах горы, бросились отгонять «гиперборейскую волчицу». Боясь гнева Геро, они толкались у берега и кричали, не подпуская гостью к воде. Удивленная недружелюбием смертных, Лето подняла руки ладонями вверх, и через минуту в грязи вместо людей возмущенно заквакали лягушки.
С тех пор крестьяне из долины больше не поднимались на склон, виноградники засохли, а кричащих лягушек Аполлон считал едва ли не своими родственниками, теми, которых нарочно приберегают для большого семейного скандала. Как раз такого, какой назревал сейчас. Феб, конечно, не стал тратить на них стрелы. Много чести! Он порылся в заплечном мешке и обнаружил рогатку. Ту самую, из которой Гиакинф стрелял по воробьям в день их встречи. Сейчас «оружие» оказалось как нельзя кстати. Набрав у берега камешков, Феб прислонился спиной к иве и начал методично отстреливать толстых жаб. Он не испытывал ни малейшей жалости. Разве они пожалели его мать? Им овладел детский азарт. Не так-то легко сбить квакушку с плотного листа кувшинки или с илистой кочки посреди заболоченного пруда. Обычно он успокаивался после девяти — двенадцати выстрелов. Но сегодня Аполлоном овладела священная страсть к убийству. Его руки трижды возобновляли поиск камней, шаря по земле, а желтые прищуренные глаза неотступно следили за поверхностью воды, выбирая жертву.
Тем временем Гиакинф, наспех зашнуровав сандалии, пустился за своим господином вниз с горы.
— Куда
— Я должен, — бросил на ходу мальчик. — Если он, как ты говоришь, устроит побоище, то будет потом жалеть!
— Да пусть себе жалеет! — возмущенно свистнул рапсод. — Лишь бы не снес тебе головы!
Последние слова были пророчеством, но в тот момент ни вещая голова, ни тем более Гиакинф над этим не задумались.
Вприпрыжку юноша сбежал со склона и наткнулся на Феба, который стоял на берегу какой-то грязной лужи и вел пальбу по лягушкам. Большая часть жертв ускользнула от его гнева.
Но две или три все же плавали кверху брюхом, раскинув лапы среди зеленой тины, как заправские утопленники. Достойный трофей!
Сначала Гиакинфа разобрал хохот, но лишь когда Аполлон повернул к нему голову и тоже начал смеяться, мальчик понял, что не может остановиться. Его колотила нервная дрожь, ноги подкашивались. Юноша повалился на траву, солнечный лучник рядом с ним.
— Ты ведь не уйдешь? — спросил он.
— А ты будешь плакать? — Гиакинфу самому не понравился капризный тон, с каким он произнес последние слова. Аполлону же они живо напомнили манеру Ганимеда.
— Нет. Я тебя выдеру. — Лучник отвесил другу подзатыльник.
Тот не обиделся, но оказал сопротивление, пнув Феба ногой под коленку. Они покатились по траве, продолжая хохотать.
— Пойдем сыграем в диск, — предложил юноша, когда оба устали драться.
— Пожалуй, — кивнул гипербореец. — Только не беги быстро, я устал.
На вершину горы они вернулись в обнимку, чем немало потрясли Марсия. Тот, видимо, уже похоронил Гиакинфа.
— Подбери челюсть! — крикнул ему Аполлон. — Оторвется.
Это была реальная угроза: высохшие кожа и мышцы уже едва удерживали кость.
Друзья забрали диск из пещеры и отправились на ровную площадку. Это был широкий мыс, выдающийся на север. Отсюда долина открывалась как на ладони.
— Хорошо, что нет ветра, — бросил Аполлон, — тарелку не унесет.
Но ветер появился, стоило начать кидать. Благо тяжелый золотой диск не испытывал никаких помех. Он со свистом резал воздух, перелетая от одного игрока к другому. Аполлон отметил про себя верный глазомер и точные удары юноши. «Пора приучать его к луку», — решил он. Давно не игравшему Фебу пришлось туго. Он даже пару раз сжульничал, усилием воли притянув тарелку к своим намагниченным колдовством пальцам. Но Гиакинф ничего не заметил. «Честный малый!»
Диск резал ветер, а ветер никак не мог овладеть им. Это веселило друзей.
— А ну-ка, Зефир, прибавь силенки! — крикнул Аполлон, подскакивая и ловя тарелку.
— Включайся в игру! — вторил ему Гиакинф. — Что же ты?
На мгновение Аполлону показалось, что во время следующего броска диск ненадолго застыл в воздухе, словно чья-то невидимая рука перехватила его на полдороге. Отчего-то сердце его сжалось, он расхотел бросать.
— Давай! — Раззадорившийся Гиакинф тяжело дышал.