Хозяин шара
Шрифт:
— У ребенка порок сердца, не совместимый с жизнью.
— Бред какой-то. Аля, здесь явная ошибка! У ребенка все в норме, смотри, как бьется сердечко. Он хорошо развит, уже есть волосики. Может, это мистика, но он улыбается, видишь?
— Стас, думаешь, Петр Иванович ошибся? — спросила тревожно Аля. — Неужели такое возможно? У него пятьдесят лет стажа, он не может ошибиться. Ты ведь ходил на его лекции… А как он проводит операции, видел? Сам Игнатьев ошибся? Ты что, Стас, он же светило!
— Аля, я тоже не первый год работаю, могу сказать точно: ребенок абсолютно здоров. Послушай, а почему она без сознания?
— Ей сделали специальный укол,
— Да? А я как раз зашел спросить, не собираешься ли ты домой? Я бы тебя подвез.
— Нет, Стас, нет. Буду здесь и помогу Петру Ивановичу делать аборт. Он обещал мне премию за это дать.
— Аля, мне кажется, здесь нечисто.
— Чисто, не чисто, какая разница? Будто здесь это в первый раз. «Заказали» ее, видно. Да и вообще, ты забыл, сколько нам платят? Что, из-за этой богатой дамочки работы лишаться? Мы нигде не заработаем столько. Если Петр Иванович сказал, надо делать, значит, так и есть. Может, это ее мужу надо, а? Может, он заплатил за аборт? Ты же знаешь, какие у нас непростые пациенты. Сколько везде это стоит? В среднем тысяча пятьсот рублей, а здесь три тысячи долларов, и заметь, всегда очередь. Люди сейчас о здоровье пекутся, любые деньги заплатить готовы. А день пребывания здесь стоит пятьсот долларов.
— Аль, я все это знаю, но не пойму, к чему ты клонишь?
— А к тому. Такие, как она, платят не задумываясь. Не жалко мне их, Стас, совсем не жалко. Наворовали денег и бесятся с жиру. Скажу честно, даже все равно было, когда этот козел Вадик ее трахал, так ей и надо. Видишь, какая гладкая, холеная лежит. Смотри, по карточке ей за тридцать, а больше двадцати пяти не дашь, небось, из косметологии не вылезает. Видишь, написано: домашняя хозяйка. А тут вкалываешь, как проклятая, они же нам копейки платят! Знаешь, сколько за границей медсестра получает?
— Алька, ты сама себе противоречишь: то тебе много платят, и надо молчать, то мало.
— Конечно, по сравнению с заграницей мало — три тысячи долларов. Но в России это много. А сколько они сами гребут?
Мужчина, похоже, начал терять терпение:
— Аля, что с тобой? Чего ты сегодня такая злая?
— Чего? А из-за таких, как она! Для них — все прелести жизни, а я — в полном дерьме! Думаешь, мои деньги на меня уходят? Дудки! Я старшая в семье, моего отца такая вот дамочка на машине сбила насмерть. Ее даже не посадили. У меня семеро младших братьев и сестер, мать с ума сошла, в психушке лежит, а дети на мне. Ненавижу я таких, как она, Стас, ох как ненавижу! Та баба тоже такая же холеная была, как и эта.
— Ну, Алька, ты загнула! Она совсем другой человек, ты же не знаешь ее.
— Все вы, мужики, одинаковые! Увидел ее голую и тоже слюни распустил, мозги у вас в другом месте.
— Аля, я не знал, что ты такая, — произнес обиженно мужчина.
— А какая я? Какая? — Алька чуть не плакала. — Устала я, Стас, очень. Впереди пустота, так жизнь и пройдет. Пришлось институт бросить, а ведь отличницей была! Кому я нужна с этим выводком? А бросить их не могу, вот такая я дура.
Девушка отвернулась и заплакала, всхлипывая. Стас стал неловко
— Алечка, Аля, не плачь. Пошли, я тебя уложу, тебе поспать надо. Я давно сказать тебе хотел: ты мне нравишься очень.
Но Алька странно отреагировала на его слова, она вскочила, сбросила его руку со своего плеча и закричала:
— Посмотри на меня: разве я могу нравиться? Мне кажется, я стала похожа на свиноматку, которая кормит выводок. Перестала заботиться о себе, да и зачем? С моим «приданым» мужа не найти. Я не могу их бросить, Стас. Другая бы давно их по детским домам распихала, а я не могу. Старшему одиннадцать, а младшему два. — Вдруг девушка замолчала, но через минуту спросила с удивлением: — Стас, ты серьезно? Неужели я еще могу нравиться?
— Конечно, серьезно, дурочка. Неужели не замечаешь? Ты красавица, Алька!
— Стас, у меня никогда никого не было. А сейчас я даже и думать об этом не могу.
— Не говори глупости. Алька, а с кем сейчас дети?
— С няней. Я плачу ей полторы тысячи долларов, остальные деньги уходят на оплату квартиры, питание и одежду. Еле концы с концами сводим, — девушка горько вздохнула.
— Послушай, ты сейчас поспи, а я посижу здесь. Если что — разбужу. Я ведь все равно сменился. Спать не хочу, смена была легкая, всю ночь спал.
— Стас, спасибо тебе. — Девушка с благодарностью взглянула на него. — Ей надо капельницу снять, когда закончится.
— Ладно, Алечка, все сделаю в лучшем виде.
Марина слышала, как Стас повел Алю в соседнюю комнату.
«Этот Стас добрый, — размышляла она. — Вдруг поможет выбраться отсюда? Девушка тоже хорошая, но на ее помощь рассчитывать не приходится. Надо дождаться, чтобы Аля уснула, и попытаться поговорить с ним».
Стас отвел Алю и закрыл дверь. Марина услышала, как он возится с инструментами, ходит по комнате. Она стала ждать. Надо выбрать удобный момент, и пусть Алька уснет покрепче, чтобы не помешала. Время тянулось медленно. Стас убрал капельницу и вышел в коридор, но через несколько минут вернулся с книгой в руках. Он не смотрел в ее сторону, поэтому Марина могла разглядеть его. Молодой красивый мужчина, высокий, на вид лет тридцать, густые черные волосы, зеленые глаза, как у нее, такое же странное сочетание. Она знала, что это редко встречается. Жалко, что нет возможности рассмотреть его сущность, но он ей и так показался добрым. Стас присел у небольшого столика и начал увлеченно читать. Порой он смеялся в голос, то и дело откидывал прядку волос, упрямо падающую на глаза.
Давно, когда у Марины еще не было Силы, баба Алла научила: «Если хочешь расположить к себе кого-то, скажи про себя: “Мира, добра и любви”. Но скажи от чистого сердца, с любовью. Тогда человек сразу расположится к тебе. Помни, это обращение к душе человека». Сейчас в отчаянии Марина твердила эту фразу, ведь без посторонней помощи отсюда не выбраться. «Мой мальчик здоров, я обязательно должна спасти его».
Словно в ответ на ее мысли малыш зашевелился и выставил ножку, обозначив на животе маленький бугорок. Разве есть на свете что-то радостнее чувств, которые пробуждаются в сердце матери при виде этого маленького бугорка? На секунду она забыла про все на свете, ей даже показалось, что она видит своего мальчика — беззащитное крохотное создание. Но теперь, когда ее ребенка силой хотят вырвать из ее живота и убить, вид этой ножки вызвал в ней бурю страха за него, ее сердце бешено заколотилось. Очевидно, мужчина почувствовал что-то и с удивлением глянул на Марину.