Хозяин Соколиного гребня
Шрифт:
– Вид у нее, как у портовой шлюхи, – сказал человек в кресле. – Как у грязной рабыни.
От звука этого голоса у Чессы кровь застыла в жилах. Не может быть, чтобы жизнь обошлась с ней так несправедливо. О боги, уж лучше бы она уехала в Нормандию и вышла там за этого Вильгельма по прозвищу Длинный Меч!
– Да, вид у нее не очень, – ответствовал рыжий Керек. – Но не все ли равно? Когда я наткнулся на нее, она была одна и не доставила мне никаких хлопот.
– Что-то не верится. Она бы сразилась со всеми полчищами дьявола, о котором толкуют христиане, прежде чем сдаться мужчине – как бы силен он ни был.
– Ишь ты, – протянул Керек, и в его голосе прозвучало восхищение. –
– Да, наконец-то она в моей власти. Здравствуй, Чесса. Наверное, ты не думала, что увидишь меня снова?
Глава 5
Чесса молча смотрела на Рагнора Йоркского.
– Да, мерзавка, теперь ты в моих руках, и тебе не убежать.
– Что тебе от меня надо, ты, комок болотной тины? Рагнор медленно встал со своего кресла, шагнул к ней и сильно ударил ее по лицу. Она упала на покрывающий корму ковер и больно ушибла бедро. Он стоял над ней, уперев руки в бока, и смотрел на нее сверху вниз. Он явно был очень доволен собой. Его губы кривила злорадная ухмылка.
– Вот так ты мне нравишься – распростертая у моих ног лицом вниз. Отныне ты будешь говорить со мною кротко и благопристойно. Ты поняла меня, Чесса?
Она подняла на него глаза и с трудом заставила себя проглотить слова, которые – она это знала – принесут ей новую боль. Но как ей хотелось крикнуть этому ублюдку все, что она о нем думает, наброситься на него и кулаками стереть эту наглую ухмылку с его глупого лица! – Я задал тебе вопрос, Чесса. Отвечай!
Она не могла выдавить из своего горла ни звука, не могла заставить себя выказать покорность этому подонку.
Он пнул ее в ребра. Чесса дернулась от боли и тут же свернулась калачиком, подогнув колени и обняв их руками.
– Отвечай! – визгливо закричал он.
– Так ты можешь убить ее, господин, – вмешался Керек. – Может, она не смогла ответить тебе потому, что у нее не хватало дыхания. Может…
– Держи свое мнение при себе, Керек. Она строптива, упряма, и в ней больше гордости, чем в сотне других женщин. Я с наслаждением сломаю эту гордость. Да, с наслаждением. Она пыталась отравить меня. Она бы меня убила, кабы не мое крепкое здоровье.
Чесса, тяжело опираясь ладонями о пол, с трудом поднялась на четвереньки. Преодолевая стреляющую боль в ушибленных ребрах, она сделала глубокий вдох.
– Зачем ты велел притащить меня сюда? Он снова занес ногу для удара, но Керек схватил его за руку и торопливо сказал:
– Это кроткий и благопристойный вопрос. Она не понимает, для чего ты захватил ее, господин. Если ты скажешь ей о своих намерениях, она станет более мягкой и покорной.
Керек был слеп. Он, Рагнор, знал, что эта девка никогда не станет покорной. И все же опустил занесенную ногу. Однако эта дрянь вздрогнула, ожидая удара. Ему это понравилось. Как знать, возможно, Керек все-таки прав. Возможно, после урока, который он ей преподал, она смирится с тем, что теперь он ее хозяин.
– Хорошо, слушай, – изрек он и снова опустился в кресло.
Она стояла перед ним на четвереньках, с растрепавшейся толстой косой, такой же аспидно-черной, как у этих животных – пиктов, живущих на севере, в дикой Шотландии, у этих проклятых грубых дикарей, которые угоняют овец и коров и крадут женщин из стоящих на отшибе ферм. Но у нее по крайней мере волосы чистые и блестящие, не похожие на сальные, свалявшиеся космы пиктов. Пожалуй, она достаточно пригожа.
Глаза у нее хороши: зеленые, редкого оттенка, почти такого же, как болотный мох. Когда-то он хотел переспать с ней, а потом бросить. Но это дело у него сорвалось и иногда, изредка, когда на него накатывали
Но ему вовсе не хотелось на ней жениться. Он хотел взять в жены Инельду, дочку норвежского купца, который торговал в Йорке драгоценными украшениями. Волосы у Инельды были светлые, почти белые, а глаза – бледно-голубые. О Фрейя, как он желал ее! Но его отец требовал, чтобы он женился на Чессе, этой проклятой стерве, которая отвергла его, которая отравила его, из-за которой он чуть не выблевал собственные кишки.
Инельда, та отвергала его лишь потому, что была очень невинна, робка. Нет, на самом деле она не отвергла его, не прогнала, а только прошептала, что боится. Боится не его, пусть он, ее господин, так не подумает, а того, что случится, если она забеременеет. Что же ей тогда делать? Да, она боится, бедняжка, очень боится. Он обожал ее за этот страх и точно знал, что, женившись на этой ведьме Чессе, тут же вернется к Инельде и даст ей все, кроме разве что звания его законной супруги. Он о ней позаботится. И пусть рожает хоть дюжину детей, это его только обрадует.
– Слушай же, – повторил он, когда Чесса подняла голову. – Ты спросила, зачем я велел доставить тебя сюда. Я скажу тебе, зачем. Я отвезу тебя в Йорк. Ты выйдешь за меня замуж. Ты станешь будущей королевой Данло.
– Ах вот оно что, – медленно проговорила она. – Стало быть, твой отец все еще водит тебя на веревочке?
Он нагнулся, схватил ее за косу и резко дернул ее голову вверх, пока ее лицо не оказалось на одном уровне с его коленями.
– Не раскрывай рта, а то пожалеешь, – он дрожал от ярости. – Клянусь богами, я бы с удовольствием избил тебя до потери сознания. Но я этого не сделаю. Вместо этого я заставлю тебя сказать мне правду, глупая девка. Признайся, Чесса, тогда в Дублине ты ведь любила меня, желала меня, хотела выйти за меня замуж. Ты хотела, чтобы я лег с тобой в постель.
К его удивлению, она кивнула:
– Да, тогда я думала, что ты и впрямь меня любишь, и потому доверяла тебе. Я верила в твою честность и искренность, верила, что ты человек достойный. Но потом я раскусила тебя, и мне стало противно. Ты стал мне мерзок, и я сама стала себе отвратительна из-за того, что имела глупость поверить тебе. Жаль, что у меня под рукой было мало рвотных трав, а то бы я приготовила тебе зелье посильнее. Тебе, помнится, пришелся по вкусу этот напиток благодаря тому, что я добавила в него имбиря? Я слышала, как тебя рвало, и эти звуки были для меня словно музыка. Мой напиток не был отравлен, но я очень рада, что тебе стало от него настолько худо, что ты вообразил, будто выпил яд. Он окаменел от злости.
– Я хотел прикончить тебя за твое вероломство!
– Ты получил то, что заслужил. Ты лгал мне. Ты обманывал меня. У тебя нет чести.
– Я только хотел переспать с тобой, но не имел желания видеть потом каждый день твое проклятое лицо. А ты отравила меня.
– Я же сказала тебе, что в моем зелье не было яда. Я просто хотела, чтобы тебе стало так плохо, что ты сам захотел бы умереть, но не смог.
Он отпустил ее косу. Он до сих пор ясно помнил, как ужасно болел у него живот, как его без конца сводили мучительные спазмы, как извергалась у него изо рта горькая желчь, помнил запах блевотины, которым пропиталась его одежда. Он расквитается с ней за свои страдания! У него уже сейчас руки чешутся схватить ее за горло и придушить. Но он ничего ей не скажет, пусть помучается, гадая, что у него на уме.