Хозяин Стаи
Шрифт:
– Все то же самое: лес и оборотни, - она ответила, но перед тем, как снова зазвучал ее голос, была пауза. Совсем короткая. Но все же слишком длинная, если действительно приснилось "то же самое". Ледь не стал спрашивать: когда она решит рассказать, она сделает это. Вот только ее рука скользнула прочь от его волос, пальцы смяли плотный шелк покрывала, заставляя жалеть и о том заданном вопросе...
– Я, кажется, начинаю понимать, зачем вообще нужны эти сны: ко второй неделе я действительно научусь бегать на четырех лапах!
– Интересно!
– Ледь скатился вбок и улегся рядом с Занилой.
– Что?
– она повернулась,
– Я заметил, - объяснил Ледь, - что ты сказала "неделя". На севере Махейна говорят "седмица"!
Глаза Занилы, сейчас казавшиеся темно-серыми, внимательно изучали его лицо, словно она пыталась понять, что на самом деле скрывается за его словами. Потом она все же ответила. Может быть, потому, что его замечание было абсолютно искренним.
– Я привыкла, пока жила в Догате. Я провела там пять лет, - она вдруг усмехнулась своим собственным словам.
– Измеряя года, я теперь говорю "лет", а не "зим".
– А чем ты занималась в Догате?
В ответ еще одна усмешка и недоуменно изогнутая бровь:
– Была рабыней!
– Занила приподнялась на локтях и села. В другой раз она, наверное, вовсе не стала бы отвечать на такие вопросы, даже задаваемые Ледем. Но сегодня уж лучше рассказывать о собственной жизни, чем об очередном сне, так отличавшемся от всех предыдущих! Она вообще не знает, сможет ли когда-нибудь описать словами то, к чему прикоснулась. Решится ли она произнести вслух то, что ей позволили почувствовать?
– А как тебе удалось попасть в годрумский цирк?
– "удалось" Ледь произнес с иронией: однозначно, годрумский цирк - это не то место, куда рабы попасть стремятся!
– Не захотела выполнить то, что приказал очередной господин.
– Не расскажешь об этом?
– Уже рассказала!
– пожатие плечами, полное искреннего недоумения. И Ледь сдается и задает уже совсем другой вопрос:
– Ну, а о том, как стала рабыней?
Занила замерла. Ледь заметил, как напряглись мышцы под ее тонкой, почти прозрачной кожей. Паутина серебристо-светлых ресниц скрыла глаза, когда она опустила их. И проследив за направлением ее взгляда, он заметил, как судорожно сжались ее пальцы, комкая шелк покрывала.
– А если бы я сказала, что родилась рабыней, ты бы не поверил мне?
– не просьба, и не вопрос, и даже не констатация факта! Эмоции словно жидкий металл перетекают из одной формы в другую. Ей даже не нужно подымать глаз: сейчас, кажется, можно утонуть в серебре ее голоса!
– Даже среди людей вряд ли найдется тот, кто, увидев тебя хоть раз, поверил бы в эту историю!
– Ледь хотел усмехнуться, но получилась лишь улыбка, мягкая и совсем немного грустная.
– Моих родителей убили, - по тому, как напряженно замолчал Ледь при звуках ее голоса, Занила догадалась: он не слишком-то верил, что она все же расскажет. Что ж многого она и не собирается говорить. В любом случае ей нужно придумать историю, в которую верили бы. Хотя бы люди. Но пробовать лучше на высшем оборотне.
– И не только родителей, но и всю семью. Вообще вырезали всю деревню. А я выжила. Только стала рабыней, - голос звучит ровно, и эмоции точно отмеренными каплями просачиваются сквозь него. Не больше - лишь столько, сколько сможешь вынести сама. И не врать! Все, что она сказала, чистая правда. Может быть, поэтому рассказ
Ледь, не отрываясь, смотрит на нее, словно ждет, что она продолжит рассказ. Что ж, кое-что еще можно сказать.
– Я решила, что найду и убью того, кто уничтожил мою семью, - она говорит об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Даже не говорит - упоминает в дополнение к своему рассказу!
– И как, нашла?
– Ледю удается задать вопрос таким же ровным и спокойным голосом.
– Почти!
– легкая усмешка, на секунду тронувшая изящно очерченные губы, прекрасно сочетающаяся с тоном, которым произносились предыдущие слова. А вот с самими словами...
– Эта твоя цель помогла тебе выжить, когда ты попала в рабство, - в голосе Ледя звучит неуверенность. Или, может быть, это он задал вопрос?
– Я представляю, как тебе было тяжело. Но у тебя ведь действительно не было выбора!
– Ничего ты не понимаешь!
– серые глаза, впившиеся в его лицо, цветом больше не напоминают холодную воду, скорее расплавленный металл.
– Выбор есть всегда! Хотя бы всего из двух вариантов: жить или умереть! Я выбрала жизнь. И рабство.
"И Хозяина для себя тоже выбрала сама..."
– А тяжело было только в самом начале.
"Пока невозможно темные насмешливые глаза на залитой кровью кошачьей морде я видела ярче, чем все окружающее..."
– А потом жить - превратилось в привычку, - последнее она произнесла, снова не глядя на него. А Ледю вдруг нестерпимо захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, накрыть своей ладонью ее пальцы, бездумно разглаживающие складки покрывала. Только он уже знал вопрос, который вернет ее к реальности ничуть не хуже, чем его прикосновения. Определенно, старый наставник мог бы гордиться своим учеником!
– А когда ты стала магом? Ну, в какой момент ты заметила свои способности?
Занила пожала плечами. На секунду ей захотелось так и оставить этот жест единственным ответом на слишком сложный вопрос, оставить молчание белым дымом таять в воздухе... Она так и не знала, почему вдруг произнесла:
– В тот самый день, когда погибли все мои родные, - может быть потому, что каким-то из чувств, не доступных людям, она ощущала сияние силы, исходящее от Ледя и прикасающееся к ее собственному кружеву. Как обещание ласки, перед которой невозможно устоять. А разговор - лишь повод, чтобы быть рядом, и слова не имеют значения. Она согласна говорить и дальше. Она, кажется, вообще на многое готова, лишь бы не разрывать прикосновение кружев и рук, потому что он все-таки накрыл ее ладонь своею.
– Я тоже была тяжело ранена в тот день. И когда потеряла сознание, я вдруг увидела серебристо-серый огонек, из которого постепенно сформировалось мое кружево. Через какое-то время я пришла в себя, а ран на моем теле уже не было, - она замолчала, внимательно следя за выражением глаз Ледя. Она ждала, что он скажет что-нибудь о ее истории, задаст какие-нибудь уточняющие вопросы, но он лишь задумчиво покачал головой: