Хозяин видений

Ангел Ксюша

Слишком много «потому что». И лишь одно, которое я могу озвучить.

— Потому что так надо.

— Кому?

— Мне.

Он опустил глаза и ответил:

— Хорошо.

От этого «хорошо» стало холодно. Нет, не так. Мне всегда было холодно, а рядом с Эриком я согрелась. Только вот рядом с ним не навсегда. И если сейчас мне безумно холодно без него, то что будет, когда он, наконец, найдет свой кан?

Квартира на Достоевского пропиталась одиночеством. В углах застыли остатки страха — того, что владел мной, когда пришли адепты Герды. Они не

проникнут сюда, сказал Эрик. Затем обновил некогда поставленную защиту.

И ушел. Сухо попрощался, словно не хотел и вовсе со мной разговаривать. А я осталась. И захлебнулась одиночеством.

Сидела, наверное, с час на диване и молчала. Просто смотрела в одну точку. Нельзя забывать свое истинное предназначение. Потому что в итоге оно все равно настигнет тебя, накроет куполом, и укажет на ошибку. Теперь я — одиночка, и должна учиться жить одна.

Остаток дня я посвятила уборке. Вымыла квартиру до блеска и упала на диван. Работать всегда легче — плохие мысли уходят на задний план. Но когда усталость больше не позволяет трудиться, они возвращаются.

Нет, неправда, я не одна. Атли — еще не все. Жила же я как-то без них в Москве и у Барта. У меня есть друзья, те, с кем я еще могу общаться.

Я позвонила Ире и болтала с ней полтора часа. Говорила мало, больше слушала — просто наслаждалась ее голосом. Знаю, что нарушила договор. Но вряд ли Мишель станет проверять мой телефон. Да и не от Иры он пытался меня «защитить».

Странно, как гармонична для нее была жизнь одиночки. Наверное, все потому что атли она не по крови, да и никто ее не изгонял, захочет — вернется. У нее был шанс, а у меня не было. Хотя она расстроилась. И оттого, что мы больше не соплеменники, и оттого, что я сейчас одна. И если еще с утра я могла уверить ее, что это не так, то сейчас…

Эрик не приходил и не звонил. Возможно, дал мне время во всем разобраться, а может, был занят делами скади. И чем ближе подбиралась ночь, тем отчаяннее хотелось позвонить ему самой. Сознаться в собственной глупости и в том, что безумно хочу удовольствия. Того, что он предлагал.

Но, несмотря на слабость, в которой у меня хватило духу себе признаться, я была невозможно упряма. Поэтому не позвонила. Вернее, позвонила, но не ему. Вышла на лестничную площадку и нажала на кнопку звонка.

Мирослав открыл не сразу — минуты через две — взъерошенный и в небрежно завязанном халате. Удивился очень, если судить по выражению лица, но быстро собрался и втянул меня в квартиру.

— Ты… как ты? — Осмотрел меня со всех сторон на предмет повреждений, а затем пристально взглянул в глаза.

— Нормально, — пожала я плечами. — Вот, домой вернулась.

Он покачал головой, втиснул меня в комнату и усадил на диван. Прямо перед столиком, накрытым на двоих — шампанское, клубника, конфеты. Даже свеча была, только не горела.

— Ты не один? Слушай, я не знала. Давай, я потом зайду. — Я попыталась встать, но меня настойчиво усадили обратно.

— Не суетись. Она с радостью меня подождет… где-нибудь еще.

Мирослав скрылся в спальне, а я попыталась

представить, кто такая она и почему должна теперь ждать его с радостью. Ведь он по сути ее отсылает в разгар любовного действа… Впрочем, отсылает и отсылает — мне-то что?

Мирослав вернулся минут через пять — одетый в джинсы и майку и причесанный. Отнес поднос с угощениями на кухню и приготовил чай. Вкусный, как я люблю. Сладкий, с лимоном. Мне досталось также овсяное с кунжутом печенье. И понимающий взгляд.

— Я запуталась, — призналась я и обняла ладонями чашку. Она грела их через тонкую ткань свитера, и постепенно одиночество уходило.

— Тебя изгнали. Выдернули из родной среды. Это нормальные ощущения для хищного.

— Я сама себя выдернула, давно еще, в Венгрии. Не могла, не хотела…

— А сейчас? — Его внимательный взгляд заставил поежиться. — Сейчас хочешь?

Я пожала плечами.

— Я ведь ни на секунду тогда не сомневался. Засомневайся я — и ты, и Влад были бы мертвы. А вы мне близки. Оба. Несмотря на то, что ты считаешь иначе. Тогда я тебя, маленькая, спасал.

— Знаю. Я тебе как дочь.

— Ты мне друг. Стояла тут — трясущаяся, напуганная — когда охотник пришел за мной. Стояла и просила его меня не убивать. Затем в Венгене позволила спасти жену и дочь. И тогда, в доме, вывела Майю.

— Ты мне тоже друг. Хоть я и злилась сильно.

— А сейчас? Тоже злишься?

— Сейчас не злюсь. Все, что произошло в Будапеште, оказалось напрасным. Герда вернулась. Но дело даже не в этом. Все эти годы… моя любовь, моя боль… Я же ее дочерью считала! Дралась за нее, глотки рвала. И с Таном тогда… если бы не Кира, я бы, наверное, его не убила. А она оказалась миражом. Дымкой. Ты — мужчина, тебе не понять, каково это — когда умирают дети.

— Да, я мужчина. — Он тяжело вздохнул и отвернулся. Сложил руки на коленях, посмотрел прямо перед собой, и воздух в комнате стал тяжелым. На плечи навалилась грусть — его грусть. Его боль. И я поняла прежде, чем он сказал. Поняла, что была не права. — Но я знаю, каково это — терять детей. У меня их пятеро было, выжила только Майя. И то потому, что ее тогда просто не существовало в природе.

— Извини…

— Нет, послушай. Я пережил. И ты переживешь. Будешь злиться, плакать, страдать. Но — будешь! Если бы Влад не пошел на этот авантюрный шаг, тебя бы не было. Он жесток порой, но всегда знает, для чего что-то делает. Никогда не отступает. И любит тебя так, как умеет.

— Только от любви этой тошно и хочется бежать. Выжигает она все, Мир. Душу, сердце, саму жизнь. Сдохнуть от такой любви хочется!

— Лучше сдохнуть от потери кена в ржавом ангаре, — покачал он головой. — Чем этот Эрик лучше Герды?

— Тем, что он не хотел. Что сожалеет и делает все, чтобы мне было комфортно. А что делает Влад? Конкретно сейчас? Сидит и боится в большом доме или пустил все на самотек? Ведь Эрик тут не навсегда. Он уйдет, а Герда никуда не денется…

— Влад никогда не будет сидеть и бояться. И тем более, не пустит все на самотек.