Хозяин жизни
Шрифт:
Глава 53
Дусманис
Меня будто мешком по голове огрели. И пусть говорят, что мужики подобные вещи легче женщин переносят, не из нас все это выливается через боль и слезы, ни у нас внутри жизнь прервалась, едва зародившись. Но я-то уже знаю, как это — держать на руках своего ребенка. Как в глазюках его наивных, не по размеру больших для детской мордашки, отражение свое видеть. На руках носить, бутылкой кормить. Как купать, а
Наш ребенок… Ребенок мог родиться с рыжими, как у Машки волосами, а при этом цвет кожи был бы моим. Или наоборот: волосы черные, а глаза, как у Маши — цвета райской зелени.
Не могу… Мне дурно. Хреново, что я должен как-то смириться и жить с этим дальше. И то, что девочка выглядит опустошённой, измученной, а я не могу ничего сделать. Собственная беспомощность угнетает. Уже в четвертый раз подряд, Маша просит меня уйти. И не игра эта с ее стороны, не попытка вывести меня на эмоции, добиться каких-либо признаний. Она действительно хочет, чтобы я ушел. И я должен ее послушать, раз именно это сейчас ей нужно. Я о самом страшном своей рожей бородатой напоминаю.
Боль в башке пульсирует и нарастает, путаются мысли, заставляя сжимать зубы с такой силой, что челюсти сводит судорогой. Кое-как выход из квартиры нахожу. Расстояние шагами меряю.
— Спасибо, что дочери моей жизнь похерил, — сидит за столом на кухне Машина мама и салютует мне стаканом с темно-бурой жидкостью.
Спокойно, невозмутимо и с достоинством себя подает, даже на усмешку сил хватает. В чувстве юмора ей не откажешь. В другой ситуации мы бы даже подружились. Повезло Олегу, что его уже в квартире нет, потому что его короткостриженая башка, как раз подходит для того, чтобы зло на ней сорвать. Ничего ей не говорю. По ступеням спускаюсь, не разбирая дороги.
— Куда едем, босс? — спрашивает водитель, пока я ручку двери ошалело нащупываю.
Наверное, дамой нужно вернуться. И мой человек везет меня по темным улицам, к особняку за городом, туда, где мне с ней хорошо было. Не принимая душ, валюсь на постель прямо в одежде.
Не помогает ни наступившее резко утро, ни необходимость идти на работу. Адская боль съедает изнутри, мешая и бизнесу, и отдыху. Я переживаю за Машку, но не знаю, как мне ей помочь. Словно пакет на голову надели, и руки шнуром связали.
— Вот здесь распишитесь, и здесь, — наклоняется ко мне секретарша, а меня духи ее раздражают.
Раньше все равно было, а сейчас конкретно так бесят. Хочется отправить ее мыться, но от этого ведь легче не станет. Это ситуацию никак не исправит.
— Через десять минут делегация из Норвегии прибывает. Вы же знаете, сам посол у нас остановится.
Не хочу я норвежцев встречать, я ничего не хочу. Мне бы вернуться дней на десять назад и жизнь свою исправить.
По
— Михаил Сафронович, — внезапно возникает из ниоткуда Азалия, словно нарочно поджидавшая меня в засаде. — А мы клип сняли. Я тебе на электронную почту отослала, ты его видел? Мне очень важно твое мнение, — прикусывает она нижнюю губу, улыбается, слишком близко подходит, явно флиртует.
Равнодушно изучаю ее намазанную тональником физиономию. Она ведь тоже рыжая, у нее должны быть веснушки, но их почему-то нет. А у Машки, я все наизусть выучил, я их с закрытыми глазами пересчитать могу.
Она расстояние между нами сокращает, а у меня в голове странная мысль крутится, назойливая и не дающая покоя. А она меня гладить начинает, в плечо руку втереть пытается.
— Мишенька, ты какой-то напряженный. А у нас репетиция в банкетном зале, вечером для посла норвежского пою, представляешь? — в лицо заглядывает, снова по плечу когтями своими малиновыми водит, будто права на это имеет. — Плохо тебе с ней? Счастливым не выглядишь. Молодая, глупая, много требует? А я умная, Мишенька.
— Ты что Машке сказала, когда в ресторане я насчет зала выходил разговаривать? — грубо отстраняюсь.
— Я ведь ничего не забыла, Миша, может, наверх поднимемся, я тебе массаж сделаю, как раньше, помнишь? Чтобы все твои беды прошли и расслабился ты. Раньше тебе помогало от проблем в бизнесе спрятаться.
— У тебя же новый мужик уже есть.
— Старая любовь не ржавеет, Мишенька. Разве он с тобой может сравниться? — касается она моего подбородка.
Отклоняюсь.
— Я вопрос тебе задал, недо Бейонсе.
— Ты, пожалуйста, не обижай меня, Миш, все же многое нас связывает.
— Что. Ты. Ей. Сказала?
— Ничего.
— Ань, я что, плохо с тобой расстался? Я карьеру твою продолжаю оплачивать, а ты мне в миску срешь?
— Михаил Сафронович, я ничего такого не делала. Я просто сказала, что вы…
— Что я, что? — наступаю на нее, сжав зубы, заставляя испуганно прижаться к стене.
— Что вы бываете неразборчивы в своих связях, — сглатывает слюну. — Особенно в командировках.
Я от злости кулак впечатываю в стену возле ее головы. Она вздрагивает, жмурится. Трясется, как будто бить я ее планирую. Больше делать нечего.
— Ты сегодня же удалишь из своего инстаграма все, что со мной связано. Ты напишешь, что мы давно расстались. И если ты, где-нибудь Машу мою встретишь, ты на пушечный выстрел к ней больше не подойдешь. Поняла меня?
Она быстро кивает.
— Михаил Сафронович, а как же мой тур?
— Да ной ты в свой микрофон, плевать мне, — махнув на нее рукой и не оборачиваясь.