Хозяин
Шрифт:
Потом мужичок, сидящий напротив Митьки, двинул его в ухо, тот в ответ опрокинул на него горшок с какой-то горячей кашей – и понеслось… Тесть придерживал меня, затем дерущихся вынесло на улицу, причем число участников возросло до дюжины. В это время Ефимыч, успокаивая оставшихся за столом, приговаривал:
–
На улице уже, кажется, помирились и слышались голоса:
– А ты меня уважаешь?
Потом кто-то достал старую гармошку, и вся свадьба под проливным дождем месила грязь на улице, изображая танцы. К этому времени мы с женой удалились в дом, подаренный нам тестем. Дом был старым, с посеревшим от времени срубом, но это был наш дом, и внутри было неожиданно чисто и уютно. Хорошо протопленная печь и пуховая перина – что еще нужно для первой (то есть уже второй) брачной ночи? Мы, как бы выразился мой друг Юра, были самодостаточны, нам никто не был нужен, мы интересовались только друг другом, познавая тайны тела любимого человека…
Я проснулся от ее взгляда, в окно лился серый свет дня, и даже полумрак комнаты не мог притушить свет ее зеленых глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Настена, мягко улыбаясь, склонилась надо мной, и я, недолго думая, опять повалил ее в постель.
В дверь громко и настойчиво стучались.
– Сейчас открою, – проговорил я и, поспешно надев на себя холщовые штаны, вышел в сени.
– А вот и мы, – выдохнул на меня перегаром Ефимыч. – Как там жена? Мы вам поесть принесли, – и достал из кармана бутылку коньяка.
– Со вчерашнего заныкал, – пояснил тесть. – А поесть, поесть. Он поискал глазами и увидел входящую жену с тарелкой каких-то объедков: – Вот и закусь, не взыщи, зятек, все вчера подъели, – сказал он с извиняющейся улыбкой. Черт-те что, какие-то кости, обкусанные пироги, а жрать после такой ночи действительно хочется. Настена уже оделась и, пристроившись за моим плечом, с затаенной улыбкой смотрела на мать. С улицы появился Настин младший брат Игорь, несший исходившего паром, только что из печи поросенка (ай да теща!) и еще чего по мелочи. Все это, молча, разложил на столе в горнице, а тесть, пройдя в комнату, сел за стол, налил в кружку коньяка, крякнул, закусил куском соленого огурца и неожиданно трезвым голосом спросил почти жалобно:
– Ну, у вас все хорошо, дети?
Мы с Настеной переглянулись и засмеялись счастливо…
– Ну, тогда мы пойдем, вам еды на день хватит, а уж потом выползайте, – сказал Ефимыч и, вставая, переглянулся с явно довольной тещей.
Вышли мы на улицу только на третий день, дождь утих, только моросил немного, народ уже шарился по огородам, подправляя вскопанные с осени грядки, Митька, прихрамывая, бодро шел по своим делам, сияя подбитым глазом.
– А, молодожены, привет. Степ, у меня к тебе дело – мужики завтра поедут на тракт, товар сопровождать, так, может, и мне, гм… поехать?
Вообще-то я понял, разгрузиться молодцу захотелось, поедет к своей Дульсинее (Юрино выражение).
– Мы всего троих собирались отправлять, в общем-то, все по хозяйству заняты, а ты вроде свободный, бери Гераську – молодого, и еще кто не очень занят. Как нога, выдержит? – спросил я.
Он довольно
Мы еще три дня ходили по гостям (в основном к тестю), жена с матерью решали свои женские вопросы, мы с тестем намечали маршрут поездки к кочевникам за лошадьми, а ночью мы с женой любили друг друга с неистовостью последнего дня совместной жизни, любили так, как будто завтра умрем…
На четвертый день дождь перестал моросить, вода в реке начала спадать и я поехал в село Степаново…
Добирался долго и нудно, Ворона вел в поводу, чавкая жидкой грязью, порой проваливаясь на полсапога, но на переправе мы помылись. Вода на Лосином броде, летом еле прикрывавшая коленки, теперь шипела у самой груди, стараясь сбить с ног, но мы с Вороном прошли, и у меня была сменная сухая одежда – Настена постаралась. Пара небольших мешков с овсом и картофелем, которые я захватил с собой, намокли, ну да не хранить же провизию? Голодный народ слопает в первый же день, а Ворону придется вместо овса на одном сене попоститься несколько суток. Вот и село. Народ уже землю копает, надеется – семена привезем, впрочем, я думаю, кое-кто семена сохранил, не все же лемминги успели пожрать…
С этими мыслями я подошел к дому, где обосновался Юра. Химик ужинал. В расстегнутой рубашке, обнажавшей тощую грудь, Юра с наслаждением лакомился жареной картошкой.
– На чем жарил? – спросил я, поводя носом. – Жир дохлого лемминга?
– Нет, я откопал тут в погребе старое подсолнечное. На самой верхней полке стояло, вот лемминги и не добрались.
– Или побрезговали, – возразил я. – Ну ладно, рассказывай, что делали и как сам до такой жизни докатился.
– В смысле, докатился? Ты имеешь в виду, что питаюсь так же, как и другие. Так разнообразия особого нет. Да и не привык я есть слаще других. Как все, так и я. А по поводу произведенных работ…
И он рассказал, какие усовершенствования придумал для более эффективной выварки соли. Затем поведал о том, что из хутора Степного добралось несколько мужчин и женщин. Остальные или погибли при нападении леммингов, или ушли на юго-восток. И теперь в нашем селе проживает сто шестьдесят два человека, а именно тридцать девять мужчин, восемьдесят пять женщин и тридцать восемь детей до четырнадцати лет. Юра порадовал меня, сказав, что совхозные с осени высаживали озимые, лемминги частично потоптали поля, но все же урожая теперь хватит, чтоб прокормить оставшееся население, и даже останется для оплаты долга хуторским. На охоту они уже переправлялись на другую сторону реки, но пока, кроме десятка тощих зайцев, ничего не поймали.
– Значит, так, Юра, в первую очередь создай бригады: охотничью, рабочую на выварку соли и для работы в поле. На огородах пускай старухи с мальцами управляются, в этом году отдельных наделов не будет, размежуем по осени, причем объясни, что размер надела каждой семьи будет зависеть от его старательности в это лето и от количества приемных детей в семье, ведь есть сироты?
– Сироты есть, – подтвердил Юра. – А как быть с несемейными и старухами?
– Старух приравнять к сиротам, возьмут в семью, надел больше будет, а всех мужиков холостых ожени, пусть ему хоть пятнадцать лет будет, все равно женилка уже работает. Но сделай это аккуратно, ну там смотрины или обряд какой-нибудь придумай, не мне тебя учить.