Хозяйка Фалкохерста
Шрифт:
Она не знала, как долго находилась во власти сна. По неведомой причине она вдруг раскрыла глаза, мигом вырвавшись из глубокого забытья. Действительность оказалась ужасной: боль даже не думала стихать. Кое-как освоившись с происходящим, она поняла, что ее разбудил поднявшийся на кухне шум, однако ей потребовалось еще несколько минут, чтобы разобраться, что именно служит его источником.
Милли, крупная негритянка, время от времени готовившая еду для работников, стояла у плиты и горько рыдала. Мем носился по кухне, занятый приготовлением горячего пунша. Мало-помалу
Собрав все силы, она, не обращая внимания на боль в спине, которая, как оказалось, не смогла пересилить ее природное любопытство, приподнялась на одном локте и взглянула на проливающую слезы Милли. Глаза Мема тоже были на мокром месте. Окончательно очнувшись, Лукреция Борджиа напряженно внимала их словам.
– Бедненький масса Хам! Такой славный мальчуган! Подумать только, какое несчастье!
– А как убивается масса Максвелл! О, горе всем нам! Что за несчастный день сегодня в Фалконхерсте! С утра выпороли Лукрецию Борджиа, а теперь еще это!
Милли утерла подолом слезы и задвигала горшками.
– Не опоздать бы с пуншем! – подгонял самого себя Мем, ища какую-нибудь подставку для горячего стакана. – Хозяин потребовал пунш покрепче.
Невзирая на боль, Лукреция Борджиа села на тюфяке, прикрывая голую грудь старым одеялом.
– Что здесь происходит? – осведомилась она. – Уж и поспать нельзя! Что еще стряслось с массой Хаммондом?
– Сейчас некогда рассказывать, – бросил через плечо Мем, торопясь с подносом к двери. – Масса Уоррен ждет не дождется своего пунша.
– Тогда ты скажи, Милли. – Боль отступила на задний план, оттесненная более важными событиями. Лукреция Борджиа знала, что от нее требуется сейчас максимум внимания и сообразительности.
– Бедный масса Хам!..
– Знаю, знаю! Вы с Мемом так распричитались, будто мертвеца оплакиваете. Он, по крайней мере, жив?
– Живой-то он живой, но все равно что при смерти: уж так страдает!
– Расскажи поподробнее, в чем дело. Мне не настолько больно, чтобы не встать и не пристукнуть тебя, если ты не прекратишь свое нытье.
Милли отошла от тюфяка подальше. Она знала, какая тяжелая у Лукреции Борджиа рука.
– Вот как было дело. Масса Хам ускакал из конюшни на своем новом коне и погнал что было силы к реке. Конь испугался чего-то и сбросил его. Не знаю, сколько времени он пролежал, пока Золфо – здоровенный парень из хижины Грейс – не отправился на рыбалку и не наткнулся на массу Хама. Коня и след простыл. Пришлось Золфо взвалить массу Хама себе на спину и тащить его в дом. Масса Хам кричал от боли, у него волочилась нога. За мной прибежал Мем: ступай, говорит, в Большой дом, на кухню. Вот я и пришла. Больше я ничего не знаю.
– Где сейчас масса Хам? – спросила Лукреция Борджиа, покосившись на своих близнецов, которые из-за чего-то ссорились и тоже готовы были разрыдаться.
– В спальне массы Максвелла, на его кровати. Масса Максвелл не отходит от него и так убивается, что никак не сообразит, как же помочь
Милли приподняла какую-то крышку, помешала варево длинной деревянной ложкой и сняла пробу.
– Пожалуй, надо подсолить.
– В этом доме у всех повышибало мозги! Высказавшись, Лукреция Борджиа попыталась встать, но это оказалось нелегким делом. Лишь с третьей попытки она выпрямилась. Ее наготу скрывало одно одеяло: ей не хотелось одеваться на глазах у Милли.
– Выведи-ка отсюда мальчишек. Нашлепай их хорошенько, чтоб прокричались. Не могу валяться, когда кругом такой кавардак. Придется самой тащиться наверх и узнавать, что да как. Масса Хаммонд поранился, масса Уоррен сам не свой… Надо же кому-то навести порядок. Боюсь, без меня этим некому заняться.
– Ты не сможешь подняться, – отозвалась Милли, уже гнавшая близнецов к двери. – На тебе живого места нет!
– Если я нужна моим белым подопечным, то такая ерунда, как рубцы, не смогут мне помешать.
Милли с любопытством наблюдала за Лукрецией Борджиа, которая не могла даже стоять, не хватаясь за спинку стула.
– Ничего у тебя не получится! – фыркнула она.
– Сама знаю. Стоять и то не могу. Но придется.
Она погрозила Милли кулаком. Близнецы исчезли за дверью. Лукреция Борджиа посмотрела на свое окровавленное платье, валявшееся на полу. О том, чтобы его надеть, нечего было и думать, от шкафа же, в котором хранился ее нехитрый гардероб, ее сейчас отделяло расстояние в добрую тысячу миль. Она выпрямилась, набрала в легкие побольше воздуху и двинулась к двери. Спина разболелась еще сильнее, чем раньше, к тому же она так отчаянно хромала, что ей с великим трудом давался каждый шаг. Однако так, мелкими шажками, хватаясь за стул, она дотащилась до шкафа, открыла дверцу и нашарила на полке чистое платье.
Настоящие мучения начались только теперь: она могла ежесекундно хлопнуться в обморок, сначала натягивая платье через голову, потом расправляя его на иссеченной спине. Наконец, одетая, но окончательно обессиленная, она вдруг обнаружила, что способна перемещаться и без помощи стула. Она присела, набираясь сил. Каким дерзким ни был рейд к шкафу, теперь ее ждало несравненно более рискованное путешествие: сначала за тридевять земель, к двери, затем по столовой, гостиной и наверх, в спальню Максвелла.
Она сама отрезала себе путь к отступлению. Ни физическая боль, ни подкатывающая к горлу тошнота уже не могли ее удержать. Она решилась на штурм и не собиралась его откладывать. Хватаясь сначала за кухонный стол, потом за стулья, она добралась до двери столовой. Там ей пришлось задержаться: дальнейшее путешествие казалось немыслимым. Она припомнила, как однажды возносила молитвы, и снова поступила так же: сейчас она молила Всевышнего, чтобы Он дал ей сил совершить восхождение.
В столовой ей оказалось легче перемещаться, чем на кухне, поскольку здесь можно было опираться на обеденный стол и стулья. Зато гостиная показалась ей губительной пустыней, и ей потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы пересечь это немереное пространство.