Хозяйка игрушечной фабрики
Шрифт:
– Мам, я есть хочу! – Заныла девочка. Мила остановилась, развязала узелок, и достала оттуда бутылочку с молоком. Девочка припала к горлышку, и выпила под охотку почти что половину. «Проголодалась малышка. И не удивительно – ела только с утра. И то всухомятку. То конфетку, то печеньице. Эх, жизнь сиротская – не господская!». – Подумала, убирая остатки молока в узелок. «Это на потом. Кто его знает, что дальше да будет!». А топом достало холодную картофелину, и дала Алинке.
– Ешь, малая! Малышка принялась с удовольствием ее уплетать. «Да, недаром говорят, что голод – самый лучший повар!». Погруженная в свои размышления, она не замечала, как мимо нее проносились машины. Она не пыталась даже
– Эй, красавица, красавица постой! Куда ты так спешишь? Ты что, в город пешком собралась идти? Может, я тебя подвезу? Она удивленно оглянулась. И увидела неподалеку чернеющую громаду какой-то иномарки. И проговорила:
– Это вы мне, что ли?
– А кому же? Не твой же тени! А водитель продолжал говорить, – Да чего ты там ломаешься, как тот сахарный пряник! Садись поскорее, я тебя подвезу! Мне все равно в город, по пути. Оно осторожно, с некоторой опаской, приблизилась к машине.
– Вы точно в город? А мне платить нечем. – Растерялась Мила.
– Да садись, садись! Чего там, все одно по дороге! – Махнул водитель рукой. Мила открыла заднюю дверцу, и устало опустилась на сиденье, обтянутое дорогой кожей. Она часто видела такие машины, но так случилось, что ехала первый раз в жизни. И эти запахи дорогой кожи, мужского одеколона, импортных сигарет – все это удивляло. И вызывало в глубине души тоску. «Живут же люди! А тут, в этой забитой провинции, позабытой Богом и Людьми, только существуешь. И вкалываешь от рассвета до заката, как проклятая!». – С тенью легкой зависти подумала она, снимая косынку, и запихивая ее на дно сумки. И только сейчас поняла, что жутко устала. «Надоела она мне до смерти! Какой только идиот придумал носить эту гадость! В деревне, ладно. А в городе меня никто не знает. Пусть и не узнают, как можно стать вдовой в неполные двадцать. Она потом проговорила:
– Спасибо вам, что вы остановились, да подобрали нас. Водитель оглянулся, и при слабом салонном
– И куда же это ты, на ночь, глядя, решила идти, да еще пешком?
– В город! – Сердито насупилась Мила. Она сильно устала, и при этом проголодалась. Развязав узелок, который ей всунула заботливая тетя Маша, принялась сосредоточенно жевать кусочек хлеба и сала. Дочка спала, посапывая, закутанная в пестрое покрывальце.
– Что, с родителями что-то не поделила? Решила характер показать? Ушла из дома? Потом все равно не вернешься! – не унимался назойливый спутник. «Что мне тебе сказать? То, что у меня нет родителей? И мужа я похоронила девять дней назад? Да поверишь ли ты? И зачем тебе все это знать? К чему? Чем ты мне поможешь?». Она нехотя ответила:
– Может, и так. Только я домой не вернусь.
– Да, все вы так говорите! – Хохотнул мужчина. А вообще-то запомни одно золотое правило. Если тебя кто-то обосрал, или кто-то обидел, то набери в рот того дерьма, чем тебя испачкали, да харкни им же в своего обидчика обратно! Бей своих врагов их же оружием. И всегда будешь в выигрыше.
– Если бы так! – Вздохнула Мила. До самого города она не проронила ни слова, ни фразы. А только смотрела вперед. Уже замелькали городские улицы, когда водитель спросил:
– Мы уже в Москве. Где тебе остановится?
– На любом вокзале. – Устало ответила Мила.
– А там, куда ты потопаешь? – Оглянулся водитель.
– А, потопаю, куда глаза глядят. Переночую эту ночку на вокзале. А дальше буду искать работу дворника или поломойки. К сожалению, больше я ничего не умею делать. Только полы мыть, коров доить да траву полоть.
– Хм, для нашего времени не сильно густо. Так какой тебе вокзал? Я буду проезжать мимо Казанского.
– Да мне все едино, где ночевать. Можно и на Казанском.
– Вот и Казанский. – Водитель притормозил, и остановился на стоянке. – Прошу! Женщина уж было, взялась за ручку двери, когда он остановил ее. – Постой. Тут денег у меня есть немного. Возьми – он протянул несколько купюр. Краска стыда залила щеки Милы. И она, сердито сверкнув глазами, прошептала, глотая слезы:
– Я не нищая! Я не прошу милостыни! Вот если бы вы помогли мне устроиться на работу, то вам спасибо. За такое благое дело я за вас бы и в церкви помолилась. А деньги ваши мне не нужны. Это ошарашило его. Однако мужчина проговорил после минутного замешательства:
– А я и не тебе даю, а твоему ребятенку. Пока ты там устроишься, да работу найдешь, а ребенку нужно и хлебушка, и молочка. И конфетку, какую. Эти слова немного отрезвили разгоряченную голову. И Мила виновато пробормотала:
Спасибо вам. Может, вы даете эти деньги от чистого сердца. Только я их не возьму! – И сказав это, резко выскочила из машины, хлопнув дверцей. Ее фигурка скрылась в темноте. А водитель с уважением подумал: «Вона как! А девка-то с характером! Такая в жизни не пропадет! Куда только она сейчас пойдет? Интересно бы посмотреть, что эта пигалица будет делать? Что будет искать в этом огромном городе эта полуженщина – полудите? Но горда, чертовка, жуть горда! Такая уж точно не сломается, не упадет! Не будет привокзальной потаскушкой, не станет торговать своим телом ради выпивки да закуски! Нет, все-таки посмотрю, что же эта гордячка будет делать! – И он, заперев машину, неслышно направился туда, куда ушла его нечаянная попутчица.