Хозяйка колодца
Шрифт:
Босых ног коснулось что-то скользкое, царапнуло твердой, как металл, чешуей. Морган изо всех сил оттолкнулся от рыбьей спины, ухватился за веревку, заорал во все легкие:
– Сотник, тяни! Быстро!
– Держись! – Веревка натянулась, сначала медленно, потом все быстрее поползла вверх.
Они опередили рыбу на доли секунды. Острый плавник вспорол Моргану ногу, только и всего. Смешная плата за право остаться в живых! Поддерживаемый Сотником, он перевалился через бортик колодца, рухнул в колючую траву рядом с Марьяной и до сих пор не пришедшим в сознание Борейшей. Колодец продолжал гудеть и вибрировать от прибывающей воды. Где-то внизу билась в бессильной ярости вековая рыба, которая и не рыба вовсе…
Марьяна открыла глаза
– Спасибо. – Ее голос был еле слышен, но Моргану не нужно было слышать, ему достаточно было видеть.
– Не за что. – Он убрал с ее лба волосы. – Спасение прекрасных дам – мое любимое занятие.
– У тебя хорошо получается. – Марьяна попыталась сесть, Морган поддержал ее за плечи. – Полевкин?.. – Ее взгляд утратил прежнее спокойствие.
Морган покачал головой, молча прижал ее к себе.
– Там нет никакого клада, – Марьяна уткнулась лбом ему в грудь. – Граф всех обманул. Он был монстром, Морган. Настоящим чудовищем! Он оставил ее умирать в колодце! Посадил на цепь! Это он виноват в том, что она стала такой! Из-за него погибло столько людей! Из-за него погибла моя сестра…
Морган хотел, чтобы Марьяна заплакала, выплакала свою боль. Хотел и одновременно боялся ее слез, потому что не умел утешать. Разве молчаливые объятия – это утешение? Утешение – это слова, от которых становится легче. До сих пор его слова лишь причиняли боль. Да что там, они ее едва не убили!
Марьяна не заплакала, вместо этого она прижалась к нему еще сильнее, закрыла глаза, затаилась. И в этом настороженном ожидании было что-то ободряющее, дающее надежду на то, что все у них еще может получиться, нужно только постараться, приложить все силы, положить на кон все, что у него есть. Морган улыбнулся, осторожно поцеловал Марьяну в висок.
Он был стар. Непростительно стар, на ее взгляд. Седые волосы до плеч, дочерна загорелое под чужеземным солнцем остроносое лицо, черные, глубоко посаженные глаза. Он был похож на ворона. Или скорее на коршуна. И он был богат. Сказочно богат. Самый завидный жених на всю округу. Ей повезло, что он остановил взгляд своих ведьмовских глаз именно на ней, бесприданнице, за душой у которой, считай, не было ничего. Сироте, у которой из близких имелась только колченогая, малоумная Малуша.
Граф Лемешев, притягательно загадочный и сказочно богатый, сделал ей предложение, и она согласилась, потому что была хоть и молодой, но здравомыслящей. Лучшей партии ей не сыскать вовек. А то, что стар… Стерпится – слюбится, как говорит Малуша.
Они обвенчались в конце зимы, а летом Наталья въехала с мужем и верной Малушей в отреставрированное, считай, заново отстроенное поместье. Дом ей понравился, как понравилось ей быть мужней женой, графиней Лемешевой. Не экономить на булавках, не штопать прохудившиеся чулки, не занашивать старые туфли до дыр. Она могла теперь не отказывать себе ни в чем. Выезжать в свет, наряжаться в платья по последней моде, украшать дом, пользоваться щедростью старого графа.
Она притерпелась. Привыкла к поместью и к странностям супруга. Она даже научилась любить яблоневый сад, который он заложил вокруг дома незадолго до свадьбы. Парк казался ей уместнее и красивее, но граф желал видеть из окон спальни яблоневый сад, и Наталья решила, что сад – это тоже хорошо, приучила себя каждое утро совершать променад по каменным дорожкам, проложенным между молодыми деревьями, спускаться к озеру, наблюдать за тем, как ветер гонит по его серой глади белые барашки. Она притерпелась к странностям мужа, к его обветренным
Все изменилось следующей весной, когда граф надумал строить фонтаны и каскады. Зачем в яблоневом саду фонтаны, Наталья не понимала, но радовалась предстоящим переменам как ребенок. За год, особенно за зиму, полную вьюг, холодов и дующих от озера ледяных ветров, она устала, постарела душой, кажется, на целую вечность. А тут такая радость: поместье заполнилось людьми, шумными, говорливыми, согнавшими дрему с яблоневого сада.
С рабочими приехал и он. Молодой, высокий, широкоплечий, с ямочками на румяных щеках, с мальчишескими непокорными вихрами. Андрей Дмитриевич Кирсанов, специалист из Москвы, гений инженерной мысли, как с усмешкой сказал накануне за ужином ее муж.
Он приехал ранним утром, ступил на дорожку из окутывающего сад тумана, напугав Наталью до полусмерти.
– О господи! – она вскрикнула, шарахнулась в сторону, как испуганная лошадь, едва не упала.
– Простите! – Незнакомец обхватил ее за талию, удерживая от падения. Глаза его, ясные, как августовское небо, были так близко, что у Натальи закружилась голова. – Я не хотел вас пугать. Такой туман… – Он не спешил выпускать ее из объятий, и Наталья, позабыв о приличиях, не спешила освободиться из плена его рук и глаз.
– В здешних местах – это обычное дело. Озеро рядом, – она улыбнулась незнакомцу. – А вы, верно, инженер из Москвы?
– Так и есть, – он тоже улыбнулся. Вот тогда она впервые увидела ямочки на его щеках. – Позвольте представиться. – Все-таки он убрал руки с ее талии, и Наталья едва удержалась от досадливого вздоха. – Андрей Дмитриевич Кирсанов.
– Наталья Владимировна Лемешева. Хозяйка поместья. – Досада сделала ее высокомерной и сдержанной. Она даже не протянула руки этому московскому хлыщу.
– Я рад. – Кирсанов смотрел на нее сверху вниз и улыбался.
– Чему же?
– Тому, что несколько месяцев буду иметь счастье видеть вас, Наталья Владимировна.
Она, неискушенная в таких вещах, так и не смогла понять, насмехается он или говорит правду, но щеки ее вспыхнули предательским румянцем.
Наталья повернулась к инженеру спиной, не сказав ни слова, направилась к дому. Кирсанов последовал за ней. В тумане Наталья слышала его шаги и, кажется, чувствовала его дыхание на затылке. Хотя дыхание – это, верно, всего лишь фантазия. Глупая детская фантазия…