Хозяйка Меллина (Госпожа замка Меллин)
Шрифт:
— Какая прекрасная мысль! — сказал кто-то. — Танцы при луне. Что может быть более романтично? И музыку здесь слышно не хуже, чем внизу.
— Чем это не зал для танцев, Коннан? — спросил кто-то другой.
— Так давайте его используем, — ответил он и, подойдя к окну в стене, крикнул вниз музыкантам, чтобы они повторили «Голубой Дунай».
И снова заиграла музыка.
Я повернулась к Элвиан и взяла за руку Джилли. Кое-кто уже начал танцевать. Я слышала, как они переговаривались, даже не пытаясь понизить голос, чтобы я не могла различить
Кто-то сказал:
— Это гувернантка Элвиан.
— Нахальное существо! Полагаю, одна из подружек Питера.
— А мне даже жаль этих гувернанток. У них, наверное, не очень-то веселая жизнь.
— Да, но пуститься танцевать наедине с мужчиной, да еще при лунном свете — это же верх неприличия!
— Предыдущую, кажется, уволили?
— Да, а теперь, видно, очередь за этой.
У меня пылали щеки от негодования. Мне хотелось бросить им всем в лицо, что мое поведение не более неприлично, чем то, что делают некоторые из них.
Но к моей ярости примешивался страх. Я видела освещенное луной лицо Коннана, стоящего недалеко от меня, и мне казалось, что он смотрит на меня с выражением крайнего неодобрения или даже гнева.
— Элвиан, — сказал он жестко, — иди к себе и забери с собой Джиллифлауер.
Она не осмеливалась противоречить ему, когда он говорил таким тоном.
— Да, нам пора идти, девочки, — сказала я, стараясь не выдать голосом своих чувств.
Но как только я, вслед за детьми, направилась к выходу, Коннан догнал меня и крепко сжал мою руку выше локтя.
— Вы замечательно танцуете, мисс Ли. Я никогда не мог устоять против хорошей партнерши. Может, потому, что сам я не столь искусен в этом.
— Благодарю вас, — сказала я, но он не отпускал мою руку.
— Я уверен, что «Голубой Дунай» — ваш любимый вальс. У вас был прямо-таки зачарованный вид. — И тут он захватил меня в объятия и закружил по комнате. Не успев опомниться, я уже танцевала с Коннаном ТреМеллином в окружении его гостей. Я — в своем бледно-лиловом хлопчатобумажном платье, и они — в своих шифонах и бархатах, со своими бриллиантами и изумрудами.
Я благословляла полумрак комнаты, скрывавший мое пылающее от стыда и неловкости лицо. Я знала, что он зол на меня и стремится еще больше унизить меня перед всеми, чтобы дать мне урок.
Между тем мои ноги поймали ритм, и я подумала, что с этого дня, услышав «Голубой Дунай», я всегда буду вспоминать этот фантастический танец в солярии в объятиях Коннана ТреМеллина.
— Я прошу прощения, мисс Ли, — сказал он, — за дурные манеры моих гостей.
— Я должна была ожидать этого, так как, без сомнения, заслужила то, что они говорили.
— Какая чепуха, — ответил он, и я подумала, что брежу, потому что его голос, прозвучавший около самого моего уха, был почти нежным.
Танцуя, мы оказались в конце комнаты, и, к моему изумлению, он, не переставая кружить меня в вальсе, вывел
Мы остановились, но он все еще обнимал меня. На стене горела парафиновая лампа в абажуре из зеленого нефрита, и в ее неярком свете его лицо вдруг показалось мне чуть ли не жестоким.
— Мисс Ли, — произнес он, — когда вы оставляете свою благонравную суровость, вы становитесь очаровательны.
У меня перехватило дыхание, потому что он вдруг прижал меня к стене и стал целовать в губы.
Я не знаю, что ужаснуло меня больше — то, что происходило, или то, что я при этом ощущала. Я знала, что означал этот поцелуй: «Ты не возражаешь против флирта с Питером Нанселлоком, почему бы не пофлиртовать и со мной?»
Я так рассердилась, что потеряла контроль над собой. Я оттолкнула его от себя изо всей силы, и от неожиданности он едва устоял на ногах. Я же, подобрав юбки, бросилась вниз по лестнице, хотя совершенно не представляла, куда она вела.
Спустившись, я бежала наугад по незнакомым коридорам, через какие-то комнаты, пока не оказалась в галерее, откуда я уже легко нашла дорогу в свою комнату.
Там я бросилась на кровать и лежала, пока не отдышалась.
«Единственное, что я могу сделать, — сказала я себе, — это завтра же уехать отсюда. Он открыл свои намерения относительно меня, и я уверена, что мисс Дженсен уволили не за кражу, а из-за того, что она отвергла его ухаживания. Это чудовище, а не человек. Он думает, что все, кому он платит деньги, принадлежат ему телом и душой. Кем он себя воображает — восточным пашой? Как он смеет так обращаться со мной!»
У меня стоял ком в горле, мне было трудно дышать. Я никогда еще не чувствовала себя такой несчастной, и все из-за него. Я не хотела себе в этом признаваться, но меня больше всего убивало то, что он мог относиться ко мне с таким презрением.
«Нет, не о нем ты должна думать, а о себе. Где твой здравый смысл?» — сердясь на себя, подумала я.
Я встала и заперла дверь. Я должна чувствовать себя в безопасности, оставаясь эту последнюю ночь под его крышей. Конечно, в мою спальню можно было попасть через комнату Элвиан и классную, но я знала, что он не решится воспользоваться этим путем.
И все же я чувствовала себя неспокойно, хотя и говорила себе, что, если он посмеет войти, я сразу позвоню.
Следующим моим шагом было сесть за письмо Филлиде, но у меня так дрожали руки и путались мысли, что я решила отложить его до утра. Вместо этого я принялась упаковывать вещи.
Я подошла к шкафу и открыла его. На мгновение мне показалось, что в нем кто-то стоит, и я вскрикнула от испуга, потому что мои нервы были действительно на пределе. Но я тут же поняла, что это было: новая амазонка, которую Элвиан, должно быть, сама повесила ко мне в шкаф взамен прежней, которая порвалась накануне. Это тоже, конечно, была амазонка ее матери.