Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты
Шрифт:
Лилька всех похоронила, была семья из четырех человек, а стала из одного. Всем троим поставила памятник из белого мрамора. И продолжала учиться. Пыталась варить обед – для себя одной, хотя есть почти не могла. Но если в доме есть обед – значит, есть дом и семья. Так ей казалось. Этой семьей сейчас была одна Лилька. Ее жалели, а она пыталась улыбаться – получалось плохо, одними губами.
Верка теперь знала точно: будет она не администратором, а косметичкой. А это даже еще лучше. Хотя похоже на название большого кошелька для косметики, но не одно и то же. Это уже профессия. Врач – косметолог, а медсестра – косметичка, ничего, переживем. Главное не название, а суть вопроса. Суть
А можно было еще и кремы мешать – ланолин, спермацет, масло какао, чуть-чуть французских духов для запаха – и баночка стоит пять рублей. Вот и считайте. Но путь в косметичку долог и труден. Сначала – уборщицей в салоне красоты (здравствуй, мама, где твоя косынка?) или, что лучше, – кассиршей там же. А можно еще и кастеляншей – белье грязное (с пола) собирать. А только лет через пять – направление на вожделенные курсы этих самых косметичек. А вот уже потом...
Но этот сложный путь Верке пройти не пришлось. Сгодился папаша, вернее, его очередная клиентка, любительница парной вырезки, и ее муж – большая шишка в бытовых услугах.
Через год Верка приплясывала на каблуках вокруг своих клиенток в собственном кабинете, вбивая свой же крем в лица нужных и не очень дамочек. Жизнью была довольна вполне. В любовниках у нее теперь ходил заведующий парикмахерской – невысокий, сутулый и худосочный еврей, Ефим Львович. Верку он обожал. Но и свою жену тоже, по-своему. Верке доставались яростные ласки в бельевой. А жене – все остальное. Остальное было: четырехкомнатная квартира в Сокольниках, 24-я «Волга», дача в Ильинке и неплохие фамильные цацки Фиминой мамы.
Верке, конечно, было обидно. Ведь это она такая молодая и стройная, а ей только Фимины вздохи, признания в любви и полные слез глаза – Фима был сентиментален. Но еще он был покладист и совсем не скуп. Тут Верка изменила свое представление о богоизбранном народе в корне – сколько бы папаша ни старался.
Фима построил ей однокомнатный кооператив в Чертанове, в уши надел не фамильные, но вполне сносные бриллиантовые «малинки» и подарил открытку на 3-ю модель «Жигулей».
Верка научилась делать фаршированную рыбу и рубленую селедку, а еще, полюбив всех евреев в Фимином лице, с участием спрашивала обо всех его родственниках – что у тети Розы с почками, как отдохнул в Кисловодске дядя Веня и как назвали сына Фиминой племянницы Риточки? Словом, заботилась обо всей большой Фиминой «мишпухе».
Фима влюбился в Верку не на шутку и даже пару раз испугался своих мыслей по поводу возможного устройства их совместной жизни. Но мысли эти крамольные тут же прогнал и страшно их устыдился.
Все ему нравилось в Верке – и красота (он обожал белокурых славянок), и здоровье (Фимина жена все время хоть чем-то, да болела), и хватка (все та же Фимина жена не умела даже заполнить квартирные счета). Не нравилось только одно. Видимо, это была наследственность, так решил он: Верка любила выпить. К девяти вечера в пятницу закрывались двери парикмахерской, и девчонки накрывали стол. Доставалась немудреная закуска и водка. И так они могли просидеть до полуночи. Во главе с Веркой. Фима горестно смотрел на эту картину и, вздохнув, уезжал в Сокольники. Верка с горя напивалась и оставалась ночевать в бельевой на кушетке. А Фима страдал у себя в Сокольниках на роскошной кровати из гарнитура «Рижанс», а рядом спокойно похрапывала его жена, уставшая от житейских забот. У нее сегодня был трудный день –
А у Лильки все стало, слава Богу, идти на лад. В институте она была, как всегда, одна из лучших. Из своего страшного отчаяния и одиночества она постепенно стала выползать. Тяжело, урывками, но молодость брала свое. И еще помог Максим – почти сказочный принц. Мгимошник и красавец. Познакомились у кого-то на вечеринке, ей почему-то понравился его коротко стриженный ежик волос – захотелось немедленно провести по нему рукой. Это внезапное и странное чувство как-то смутило и взволновало неискушенную Лильку. И вызвало смутное беспокойство. Наверное, дремавшее в ней и слегка застоявшееся желание как-то сразу резким толчком поднялось из глубины, и уже невозможно было его остановить.
С вечеринки ушли вдвоем. И больше уже не расставались. Шатались по Замоскворечью, сидели на последних рядах в киношках, ездили гулять в Архангельское, до изнеможения целовались в подъездах. Потом поженились. У нее опять появилась семья – его родители сразу безоговорочно приняли и, конечно, полюбили Лильку. И опять, слава Богу, у Лильки было все хорошо. И это было так естественно. Как и должно было быть в ее, Лилькиной, судьбе. Как и должно было быть у такой толковой, разумной, красивой и доброжелательной девочки. Только так – и не иначе. Если есть высшая справедливость, то уж точно свою страшную чашу она уже выпила. До дна. Теперь все будет по-другому. Да так оно и было – «госы» она сдавала уже сильно беременная, а в августе родила красавицу дочку и, конечно, назвала ее в честь своей матери.
Свекровь девочку обожала – отпустила сразу Лильку на работу, полностью взяв ребенка на себя. Мужа Лилька любила неистово, свекровь уважала, над дочкой замирала, отдавая им всю нерастраченную любовь и преданность. Через полтора года они уехали в командировку, в маленькую азиатскую страну, немного разочарованные, но понимавшие, что для «взлета» это хорошо. И потом, страна интересная и дешевая, а в чопорной и дорогой Европе еще насидимся. Девочку уговорили оставить хотя бы на год – так советовали детские врачи, но и Лилька, сама врач, понимала, что везти в такой влажный климат ребенка опасно. Страдала ужасно. Утешалась, что разлука только на год – это помогало жить.
В маленьком посольстве их приняли настороженно – молодые, красивые, яркие, но быстро разобрались: славные ребята. Чтобы не сойти с ума, Лилька работала на полставки посольским врачом, целую не дали: жена консула тоже была врач. Но разве это работа? Кто-то чихнул, у кого-то чирей вскочил на заднице – но спасибо и за это. Днем иногда моталась с тетками по магазинам, пили кофе в маленьких кофейнях, ели острую и безумно вкусную китайскую еду, сплетничали. Мужикам было легче – те работали целый день, Женщины сетовали, как портится в тропиках кожа, и завидовали молодой Лильке.
Вечером от тоски по дочке, Москве, от отчаяния и какого-то внутреннего недовольства собой и жизнью, которая, как ей казалось, опять ее в чем-то обманула, забиралась в кресло, под полотняную ткань легкого покрывала, тосковала, плакала, жалела себя. Муж приходил поздно. Конечно, много работы – его, молодого, загрузили по полной программе, потом расслаблялся – пил пиво, играл в преферанс. Видеть тоскующую Лильку было неохота. Начались разборки и недовольства друг другом. Соседка по дому посоветовала простой и легкий путь – полстакана джина, немного тоника, льда и еще выжать туда апельсин. Получалось так вкусно! Лилька выпивала свою нехитрую смесь – и вправду помогало. Становилось легче, отступала тяжесть, давящая грудь, и потом она быстро и легко засыпала. И спала до утра. И это точно было счастьем!