Храм Фортуны II
Шрифт:
Ливия прекрасно поняла, что сын имеет в виду. Не так давно — поскольку цезарь демонстративно перебрался в новый дворец, а ей выделил комнаты в старом, и сенаторы с чиновниками уже не так спешили нанести ей визит вежливости — императрица поставила у себя в атрии золотую статую Божественного Августа и в качестве верховной жрицы нового культа пригласила самых достойных граждан и их жен на торжественный банкет.
Тиберий обиделся и заявил, что поскольку прием носит официальный характер, то и он должен играть на нем не последнюю роль.
Ливия не стала спорить и предложила ему председательствовать на собрании мужчин, а она, в свою очередь, организует вечер для их супруг.
Тиберий не почувствовал подвоха и согласился, полагая, что принимать достойных сенаторов и патрициев более почетно, чем каких-то болтливых глупых баб.
Но в результате все вышло наоборот. Поскольку банкет проходил в доме, где хозяйкой была Ливия, слуги слушались только ее, а потому на столы, предназначенные для женщин, попали самые лучшие блюда и самые тонкие вина. Мужчинам пришлось довольствоваться чуть ли не объедками.
Это, естественно, никак не могло поднять авторитет цезаря, и он ужасно разозлился на мать, выставившую его в таком свете.
— Ах банкет, — вздохнула императрица. — Что ж, если это тебя так задело, то прости, пожалуйста. Но ты сам виноват. Ведь я являюсь верховной жрицей культа Божественного Августа и имею право сама организовывать мероприятия в его честь. Ты же пытаешься быть затычкой к каждой бочке, боясь, что в противном случае тебя вовсе перестанут уважать.
Запомни, сынок, если ты хочешь, чтобы люди тебя уважали, сначала начни уважать себя сам. Без этого ничего не выйдет.
«И опять она права, — со злостью подумал Тиберий. — Вот ведьма. Как же с ней бороться?»
— А зачем надо было зачитывать письма Августа? — с обидой спросил он. — Чтобы посмеяться надо мной?
На том же банкете Ливия, не удовлетворившись и так уже достаточным своим триумфом, собрала женщин в своей приемной и зачитала им несколько писем Августа, которые покойный цезарь писал ей в разное время. Во всех этих посланиях он весьма нелицеприятно характеризовал своего пасынка, жалуясь на его угрюмый характер, подозрительность и склонность к пьянству и разврату.
Супруга сенаторов получили огромное удовольствие и, естественно, не замедлили затем рассказать все подробности своим мужьям.
— Ну, сынок, — с улыбкой ответила императрица, — ведь если уж ты отказал мне в доступе к архиву моего покойного мужа, то должна же я была — хотя бы для сохранения авторитета верховной жрицы — показать, что и у меня есть некоторые документы Божественного Августа.
Тиберий понял, на что она намекает, и лишь скрипнул зубами в бессильной ярости,
— По крайней мере, — буркнул он, — можно было не так демонстративно проявлять свое неуважение ко мне и к моим гостям. Очень некрасиво выглядело, когда на твой стол подали прекрасного фазана на золотом блюде и тут же на мой — какую-то тощую пригоревшую
— Но я же во всем следовала твоим наставлениям, сын, — язвительно улыбнулась Ливия. — Разве не ты выступил недавно в сенате с гневной речью, направленной против роскоши и расточительства, и весьма остроумно заметил, что половина кабана ничем не хуже целого, а потому следует придерживаться умеренности? Я только хотела, чтобы ты сам подал пример воздержанности своим сенаторам и патрициям — мотам и чревоугодникам.
Тиберий только махнул рукой. С ней бесполезно спорить, только нарываешься на новые насмешки.
Императрица прикрыла глаза и покачала головой.
— Да, — мечтательно протянула она, — вот, вспоминаю, как в подобной ситуации поступил твой приемный отец, Август. Он, конечно, был человеком довольно мягким и слабовольным, но умел сохранить лицо в любой ситуации и всегда находил выход.
Однажды цезарь сурово попенял нескольким знатным гражданам за то, что их жены питают страсть к неумеренной роскоши и одеваются, словно александрийские гетеры. Не пристало это, дескать, почтенным римским матронам, и долг мужа — вовремя приструнить зарвавшуюся супругу.
Сенаторы с почтением выслушали речь Августа и пообещали принять меры. «Мы будем во всем следовать твоим мудрым указаниям, которые ты подкрепляешь личным примером», — сказали они.
А я — специально, чтобы поддеть Августа — в тот же вечер пришла на званый ужин в самом шикарном своем туалете, а уж драгоценностей навесила столько, что едва могла двигаться.
Все остолбенели и уставились на цезаря, ожидая, что же он скажет своей жене, бросившей ему столь дерзкий вызов.
Но Август не растерялся. Он с улыбкой поблагодарил меня за весьма своевременную и остроумную пародию на излишества, осужденные им утром.
Вот так поступал твой приемный отец, и все его любили и уважали. Ты же на том банкете готов был с кулаками на меня наброситься. Гости это заметили, и поверь — общественное мнение было не на твоей стороне.
Тиберий снова опустил голову и уставился в стол. Левой рукой он ожесточенно чесал язву на щеке.
— Ладно, сынок, — доброжелательно произнесла императрица, видя, что он совсем расстроился. — Что было, то было. Теперь начнем сотрудничать по-настоящему. И вот первый вопрос, который мы обязаны решить, — что делать с Германиком?
— А что делать с Германиком? — буркнул цезарь. — Пусть себе воюет. Я бы не очень хотел, чтобы он вернулся в Рим.
— Естественно, — согласилась Ливия — Но предоставлять ему свободу действий в Германии очень опасно. Он и так сделался уже слишком популярным, а новые победы, которые он обязательно одержит, только добавят ему сторонников.
Ведь ты же помнишь — у нас есть кое-какие тайны, о которых он никогда не должен узнать, иначе вполне может повернуть оружие против нас. Если посчитает, что мы нарушили закон.