Храм Фортуны

Ходжер Эндрю

— Садись, — произнес он на плохом латинском языке.

Каллон присел на место, освобожденное для него подвинувшимися германцами.

— Говори, — приказал варвар, обеими руками поднял с земли большой кожаный бурдюк, приставил его к губам и сделал несколько глотков, от которых его кадык тяжело поднимался и опускался. Запахло пивом.

Каллон поморщился.

— Приветствую тебя, храбрый Сигифрид, — начал он.

Да, это был Сигифрид, один из самых влиятельных и жестоких вождей херусков. После того, как Друз — отец Германика — покорил это племя и завоевал его земли, Сигифрид вместе с другими молодыми

варварами был отправлен в Рим, где Август попытался сделать из них цивилизованных людей и верных союзников. Но свободолюбивые германцы, не знавшие, что такое рабство, плохо поддавались дрессировке, и усилия цезаря не увенчались успехом.

Впоследствии Сигифрид вернулся в родные края и возглавил свое племя. Именно он вместе с Херманом, которого римляне называли Арминием, пять лет назад сколотил мощный племенной союз из херусков, хаттов и хауков, который в страшной битве в Тевтобургском лесу стер с лица земли армию Квинтилия Вара.

— Мой хозяин, — продолжал Каллон, — посылает тебе свои поздравления и просит передать, что сегодня ты и твои воины можете завоевать себе славу и получить богатую добычу.

Германцы, сидевшие вокруг огня, зашевелились; некоторые из них грызли огромные бычьи кости, другие прихлебывали пиво, не выпуская, впрочем, из рук оружия.

— Твой хозяин, — медленно произнес Сигифрид, — много обещает, но пока мало делает. Я не верю римлянам. Почему он помогает нам против своих?

Этого Каллон и сам не знал. Он просто выполнял приказ Агенобарба. Вопросы патриотизма его не волновали — египтянин ценил только золотые монеты, которые регулярно оседали в его кошельке после того, как он выполнял очередное поручение Гнея Домиция.

Сам Гней Домиций, конечно, мог бы ответить на этот вопрос, но вряд ли он стал бы делиться с варваром своими мыслями. Он, в свою очередь, тоже выполнял приказ. Приказ Ливии.

Несколько дней назад курьер привез ему письмо, в котором императрица лаконично требовала принять все меры к тому, чтобы Германик и думать забыл о возвращении в Рим. Как это сделать, она оставляла на усмотрение самого Агенобарба.

И тот нашел выход — надо спровоцировать столкновение между варварами и римскими войсками, чтобы Германик понял: обстановка сложная и уезжать ему сейчас никак нельзя.

Конечно, представитель рода Домициев — не уступавшего в знатности и самому цезарскому дому — не был в восторге от того, что ему предстоит призвать диких варваров на земли Империи. Но жизнь его и репутация были в руках Ливии, и Агенобарбу не оставалось ничего другого, как подчиниться.

Двенадцать лет назад молодой Домиций служил при штабе Гая Цезаря, наследника Августа. Он очень любил вино, и однажды это привело к нежелательным последствиям. Как-то Агенобарбу не с кем было выпить, и он заставил сесть за стол своего вольноотпущенника, хотя и знал, что тот испытывает отвращение к алкоголю.

Юный каппадокиец — из уважения к патрону — осилил пару кубков, но дальше пить отказался, мягко заметив, что он свободный человек, и волен сам решать, что ему делать.

Одуревший от крепкого вина и взбешенный неуступчивостью слуги, Домиций схватил кинжал и всадил его в грудь юноши. Тот умер на месте.

Когда Гай Цезарь узнал об этом, он резко заявил Агенобарбу, что более не желает видеть его рядом с собой, и приказал немедленно

отправляться в Рим, где его будет ждать суд за убийство.

Кипящий от злости Домиций молча вскочил на лошадь и покинул лагерь. Бешенство сжигало его настолько, что уже при подъезде к столице, на Аппиевой дороге, он не стал сдерживать коня, увидев игравшегося на обочине ребенка. Копыта вмяли в землю семилетнего мальчика. А Домиций поскакал дальше, не останавливаясь.

Когда весть об этом поступке, достойном не римлянина, а парфянского вельможи, дошла до Августа, цезарь побледнел и пообещал отправить преступника на арену в качестве гладиатора.

Лишь заступничество Ливии и огромное богатство спасли тогда Домиция от сурового наказания. С тех пор он и чувствовал себя обязанным императрице.

Но за услугу надо платить — уже вскоре Ливия дала ему первое задание. Именно Гней Домиций вместе с Элием Сеяном и его наемниками организовали тогда засаду на армянской границе и с мечами в руках, скрыв лица под забралами высоких парфянских шлемов, набросились на Гая Цезаря и его свиту. Нанося удары, Агенобарб не только выполнял приказ своей покровительницы, но и мстил за собственную обиду. Храбрость Скрибония Либона не смогла спасти наследника — Гай был ранен и умер через несколько дней. А Домиций и Сеян удостоились похвалы Ливии, которая все сильнее опутывала их своими сетями.

И вот теперь у штабного офицера Рейнской армии Домиция Агенобарба не оставалось другого выхода — он должен был любой ценой задержать Германика, даже если для этого придется бросить к ногам Сигифрида всю провинцию.

И он не колебался — через верного Каллона Домиций связался с вождем херусков и пообещал тому богатую добычу. Глаза варвара жадно вспыхнули, и договор был заключен.

И вот теперь египтянин прибыл в лагерь германцев, чтобы показать и объяснить, как они смогут безопасно переправиться на римский берег и подвергнуть огню и разграблению несколько зажиточных галльских деревень в окрестностях Могонциака.

— Мой хозяин ручается за успех, — сказал Каллон. — Вот, посмотри.

Он развернул вытащенный из-под одежды лист пергамента.

— Это план. Вот здесь вы можете спокойно, незамеченными переплыть реку. Там нет постов — мой господин специально оставил свободное место. А отсюда, — палец египтянина скользил по карте, — вы пойдете вот так. Здесь рядом две деревни. Солдаты останутся далеко к северу, пока весть о нападении дойдет до лагеря, вы успеете сделать свое дело. Потом уйдете вот этим путем.

Сигифрид недоверчиво слушал пояснения Каллона. Его густая борода недовольно топорщилась. Вождь разбирался в картах — он научился этому во время пребывания в Риме, и понял, что хозяин Каллона выбрал хорошее место, но сомнения не покидали варвара. А если это ловушка? Если его специально заманивают, чтобы он привел своих лучших воинов под мечи легионеров?

Остальные германцы тихо переговаривались, ожидая, что скажет их вождь. Сигифрид думал. Что ж, наверное, надо рискнуть. Этот египтянин уже перетаскал ему целую кучу подарков от имени своего хозяина. Зачем ему сейчас обманывать? Видимо, у римлян, как, впрочем, и у самих германцев, личные амбиции порой перевешивают остальные чувства. Ладно, если враги готовы помочь ему истребить своих, то этим надо воспользоваться.