Храм муз словесных

Файнштейн Михаил Шмильевич

Таким образом, деятельность Российской Академии, прежде чем она была присоединена к Петербургской Академии наук в качестве ее II Отделения, позволяет судить не только о состоянии науки о языке на протяжении более чем полустолетия, но также освещает некоторые стороны общественно-политического движения в России конца XVIII и первых четырех десятилетий XIX в.

Среди веселия Российского Парнаса,

Когда любимцам Муз сожижден новый храм,

Отколе тщеньем их и сплою их гласа

Польется точный смысл реченьям и словам,

И

где со временем язык обогащенный

Отринет слов чужих несвойственную смесь… М. В. Сушкова (Стансы на основание Российской Академии, 1783)

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

Реформы Петра I дали толчок бурному росту культуры и науки в России. Выдающиеся научные открытия 30-40-х гг. XVIII столетия пополнили словарный состав русского языка значительным количеством профессионально-технических терминов. Новые научные, технические, политические, бытовые понятия требовали новых слов и способов выражения. Самый простой путь решения — заимствование иностранных слов. В начале XVIII в. этим чрезвычайно злоупотребляли. Рост национального самосознания в русском обществе выявил необходимость «стилистической регламентации литературного языка на чисто русских национальных основах» [15, с. 197].

Процесс совершенствования русского языка в XVIII в. был длительным и непростым. Филологическим исследованиям Российской Академии предшествовала кропотливая работа отечественных филологов 30-х—70-х гг. Лишь проследив преемственную связь Академии с ее предшественниками, мы по достоинству можем оценить вклад этого научного учреждения в историю развития русского языка и национальной культуры в целом. «Весь дух марксизма, — подчеркивал В. И. Ленин, — вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривать лишь (а) исторически; (0) лишь в связи с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом истории» [1, с. 329].

В истории развития языковой культуры каждого народа поворотным моментом считается появление собственных нормативных грамматик родного языка. К решению этой проблемы с разных позиций подходили предшественники М. В. Ломоносова — В. К. Тредиаковский, В. Н. Татищев, В. Е. Адодуров. Грамматика Адодурова, носившая название «Первые основания российского языка», свидетельствует о том, что ее автор «выступает как основной предшественник Ломоносова в деле кодификации русского литературного языка» [87, с. 87].

Один из ярких представителей «ученой дружины» — В. Н. Татищев — неоднократно высказывал беспокойство за судьбу родного языка. Так, в своем сочинении «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» Татищев писал: «.. безрассудное же употребление, то есть примешивание иноязычных слов в свой язык вредительно». По мнению ученого, «чтобы научиться правильно, порядочно и внятно говорить и писать… полезно учить и своего языка грамматику» [81, с. 91].

Обращаясь к наследию предшественников, мы можем говорить об особом периоде в развитии языкознания — доломоносовском. Период этот связан непосредственно с идеологией петровской эпохи. В области языка ей характерны радикальность программы, размежевание сферы влияния церковнославянского и живого русского языков. Доломоносовские опыты по созданию русской грамматики в некоторой степени подготовили почву для появления грамматики Ломоносова.

Известно, что разработанная в 1731 г. грамматика Адодурова не получила широкого распространения, однако идеи, заложенные в ней, имели дальнейшее развитие. Свидетельство тому — беглые упоминания М. В. Ломоносова об орфографических правилах, с которыми он познакомился в типографии Академии наук. Автором правил, разработанных в 1733 г. на базе «Первых оснований российского языка», был все тот же Адодуров. Правда, эти правила не снимали проблемы разработки

грамматики. Вот почему в первое десятилетие существования Академии наук и был создан при ней орган, концентрирующий и направляющий работу в области отечественного языкознания, и только изучив ее, мы сможем объективно оценить вклад Российской Академии в развитие филологической науки у нас в стране.

Прямым предшественником Российской Академии стало Российское собрание, вошедшее в систему научных органов Петербургской Академии наук. Учрежденное 14 марта 1735 г. Собрание явилось первым научным коллективом филологов-русистов. Задачи, поставленные Российскому собранию президентом Петербургской Академии наук И. Корфом, сводились к следующему:

«Академии наук переводчиком сходиться в Академию два раза в неделю, а именно: в среду и субботу, поутру и после обеда, и иметь между собою конференцию, снося и прочитывая все, кто что перевел, и иметь тщание в исправлении российского языка в случающихся переводах. Чего ради в оных конференциях присутствовать секретарю Тредиаковскому, адъюнкту Адодурову и ректору немецкого класса Ивановичу, а о тех конференциях журнал содержать Тауберту и всегда в понедельники оный предлагать его превосходительству господину камергеру» [50, с. 633].

Итак, первый коллектив ученых — членов общества был невелик. Кроме перечисленных выше ученых, в состав Российского собрания вводились три переводчика: Ильинский, Горлицкий и Толмачев, которые давали оценку качеству предложенных на рассмотрение Собрания переводных произведений.

Вновь созданному органу Петербургской Академии наук была предписана довольно скромная функция — исправление русского языка при переводах. Но уже в речи, произнесенной Тредиаковским на первом же заседании Российского собрания, были сформулированы более крупные задачи: «Не о едином тут чистом переводе степенных старых и новых авторов дело идет…, но и о грамматике доброй и исправной; но и о риторике и стихотворной науке, что через меру утрудить вас может» [84, с. 6]. Тредиаковский подчеркивал и то, что Сизифов труд членов Российского собрания получит признание русского народа.

Программа Российского собрания предусматривала разработку словаря, грамматики, правил красноречия и стихосложения. Но под силу ли маленькому коллективу ученых столь значительный объем работ? «Чувствуя сие столь тяжкое бремя и видя в Собрании нашем толь малое нас число, сомневаюсь…, что через нас одних только дело могло совершиться», — говорил Тредиаковский [там же, с. 7]. И здесь слышится упрек в адрес администрации Академии наук, требование расширить штат Российского собрания. Ведь создав новый научный орган в Академии, И. Корф преследовал утилитарные цели — издание переводов зарубежных авторов. Тредиаковский же видел в Российском собрании нечто большее — организацию, призванную решать кардинальные проблемы изучения русского языка. Разность взглядов на поставленную задачу и явилась причиной подрыва интереса первых русских филологов к деятельности Российского собрания.

Документальные материалы, дающие представление о работах Российского собрания, не сохранились. Два факта, почерпнутые из архивных и литературных источников, уже могут охарактеризовать его работу по сбору исходных материалов для толкового словаря. Речь идет о печатнике А. И. Богданове, который по заданию Российского собрания собирал лексический материал не только путем опроса «мастеровых людей, но и посредством выборки из книг» [35, с. 122]. Словаря Российское собрание не создало, однако Богданов, по свидетельству Ломоносова, уже в 1750 г. собрал «больше 60 000 российских чистых речений» [45, т. 9, с. 624]. Рукописное собрание слов Богданова впоследствии широко использовалось при составлении «Словаря Академии Российской». В заслугу Российскому собранию можно поставить и попытку упростить русскую азбуку: были изъяты славянские буквы — зело, ук, от, фита, ижица.