Храм снов

Куприн Александр Иванович

А на ремнях, на горбу пустой и дикий небоскреб темнеет мертвыми дырами окон, точно ранец.

Город съеден червями окон, как осени лист.

Вениамин Александрович Каверин

Манекен Футерфаса

Гадаю на картах и по линиям рук

Иностранная хиромантка Хан Джафарова

I

Студент

Жаба осторожно постучал по руч­ке двери. Дверь приоткрылась, и желтовато­прозрачного цвета нос сунулся в щелку.

— Простите, пожалуйста, — сказал Жаба,— могу я увидеть хиромантку?

— Можете, — ответил ему женский голос. Дверь распахнулась, и старая татарка провела его в полутемную комнату.

Немного погодя она вернулась в длинном цветном платке с картами в руках и чинно по­клонилась. Жаба ответил поспешным поклоном и тотчас заговорил:

— Я очень извиняюсь, что обеспокоил вас так поздно. Я, собственно говоря, пришел не за тем, чтобы вы мне гадали, а совсем по иному делу. Мне, видите ли, известно с некоторых пор, что вы имеете обширнейшие зна­комства.

— Какие же знакомства? — сказала гадал­ка, глядя на студента подозрительно. — Зна­комых я никаких не имею.

— Не подумайте что-нибудь дурное, — зато­ропился студент, — я про знакомства упомя­нул, так сказать, иносказательно. Видите ли, дело, с которым я имею обратиться к вам, это скорее то дело, которое не к вам непосред­ственно относится. В числе ваших знакомых имеется одно чрезвычайно влиятельное лицо. Так вот это самое лицо... Именно к нему я и хотел бы обратиться.

Хиромантка смотрела на него подозри­тельно:

— Это на кого же вы намекаете?

— То есть я не то чтобы намекаю... Наобо­рот, я как бы вам напоминаю. Этот человек — он скорее даже не человек, если можно так выразиться, существо совсем особенного вида.

Гадалка подняла брови и несколько при­щурила правый глаз.

— Мне бы только увидеть его на одну ми­нутку, — поспешно сказал Жаба, — я бы хотел попросить у него совета по одному очень важ­ному делу. На одну минуту, не больше, уве­ряю вас.

Хиромантка задумалась.

— Вам нужно сейчас?

— Сейчас. Непременно сейчас.

— Так пожалуйте сюда.

— Будьте уверены, — говорил Жаба, идя за ней, — что ваша услуга не останется, так ска­зать, неоплаченной. Я, если можно так выра­зиться, уплачу вам сколько угодно.

Хиромантка открыла дверь полутемного чулана, втолкнула Жабу и плотно прикрыла дверь. Жаба ощупал руками стены и, не найдя ничего, на что можно было бы сесть, присло­нился к стене, скрестив руки.

Он слышал глухое бормотание за дверью. Немного погодя запахло серой, и легкая тош­нота подступила к горлу.

Вдруг лицо хиромантки, освещенное жел­тым светом, пронеслось перед ним, острым носом сверля воздух; стены сдвинулись. Жа­ба протянул руку и стал смотреть на лицо с ужасным напряжением. Голова у него закру­жилась.

В это мгновение легкий дребезжащий звук пронесся по комнате. Дверь распахну­лась. Жаба подогнул колени, сделал шаг впе­ред

и упал мешком на пол. Старый еврей с ар­шином в руках остановился в дверях чулана.

II

Урио Футерфас ничего решительно не ду­мал в утробе своей матери. И это ничуть не мешало самой матери думать о самых разно­образных вещах. В частности, о том, что го­раздо удобнее носить ребенка в себе, чем де­лить себя на две неравные части. Тем более что меньшая из них требует много хлопот, весьма обременительных при большом семей­стве. Нечто подобное думал и отец Урио Фу- тсрфаса. Этот беззаботный человек только по отношению к своей жене отличался удиви­тельным постоянством. Именно поэтому Урио имел многочисленных сестер и братьев задол­го до своего рождения.

Законное время прошло, и он, даже не по­стучавшись, с криком ворвался на этот брен­ный свет. Родители не замедлили отомстить ему за это вторжение и с помощью рыжего еврея окорнали его на небольшой кусок, уменьшив его тем самым на некоторую часть его первоначального состояния.

В каморке было грязно и тесно, обрывки материи валялись вокруг, в узкое окошко светило солнце, а мальчишка болтал руками и ногами и кричал так, как будто ему отрезали не то, что полагается, а голову или руки.

Семи лет Урио Футерфас занял на столе своего отца раз навсегда установленные место и положение. Босые ноги, продетые крест-на­крест, одна на другую, подпирали туловище, согнутое полукругом.

Все было, как каменное. И только ры­жая голова вертелась во все стороны, как флюгер.

Отец Урио Футерфаса при всей своей без­заботности был отличный портной. Из его рук выходили такие брюки, пиджаки и фраки, что, казалось, стоит лишь приглядеться не­много — и все они станут ходить, лежать и са­диться, ничем не отличаясь от тех, кому они предназначены.

Все шло своим порядком — брюки, фра­ки и пиджаки оставались верны своему на­значению, покамест в каморку Футерфасов не вошел однажды чисто одетый высокий человек.

Он снял шляпу и сказал с вежливостью:

— Это который из вас портной Футерфас?

— Здесь, с позволения сказать, два Футер­фаса, — сказал старик, откусывая нитку, — и оба портные. Если ж вам угодно заказать костюм, то это сделает вам старый Футерфас бесподобно.

— А мне желательно заказать костюм ва­шему сыну, — сказал, улыбнувшись, высокий человек.

— Это как вам будет угодно, — согласился Футерфас.

Заказчик послал его за папиросами и под­ступил к Урио.

— Я много жду от тебя, молодой Футер­фас, — сказал он. — Мне нужен совсем не та­кой костюм, какие ты привык шить. Сшей мне такой костюм, чтобы он мог заменять ме­ня в мое отсутствие.

— Как это можно? — сказал Урио, пожи­мая плечами и вытянув губы.

— Подожди, — сказал незнакомец, — по­думай над этим хорошенько. Я думаю, что те­бе это удастся. В конце концов сшить такой костюм пустое дело. Нужно только выбрать плотное синее сукно самого лучшего ка­чества.