Храм украденных лиц
Шрифт:
Потом его мысли перескочили к двум портфелям. Зачем Лактионову в день убийства понадобились два портфеля? Для чего? Может, во втором портфеле были важные документы? Но какого характера? И почему их нельзя было положить в первый портфель?
Губарев вздохнул и достал из ящика стола стандартный лист белой бумаги. Нарисовал несколько « кругов. В самом центре написал крупными буквами: ЛАКТИОНОВ. В первом ближнем круге он написал: „Дина Александровна“. Во втором — „сыновья“. В третьем — „Ванда Юрьевна“. В четвертом — „Кузьмина“. В пятом — „Лазарева
Эти люди находились к Лактионову ближе других. Они знали его, общались с ним. Но насколько хорошо они его знали? Бывает ведь так, что люди живут вместе годами и даже не догадываются, на что способен близкий им человек. Тот, которого они знают как свои пять пальцев. Как они думают. Но не все так просто и очевидно. В каждом человеке есть некое потайное дно, скрытое ото всех до поры до времени. И, как правило, обнаружить его очень трудно. Иногда приходится собирать информацию буквально по крупинкам. А потом складывать из этих крупинок реальную картину случившегося…
Губарев достал фотографию Лактионова, которую дала ему Дина Александровна, и положил на лист бумаги. Сорок пять лет. Волевое, решительное лицо. Тяжеловатый подбородок. Широко расставленные глаза. Крупный нос. Губарев вспомнил слова охранника о крестьянской закваске. Да, пожалуй, она наложила свой отпечаток на лицо. Дина Александровна говорила о том, что ее муж сам пробивал себе дорогу в жизни. Таким людям всегда приходится нелегко. Одно время Лактионов выпивал. Это уже «характеристика» Ванды Юрьевны. Губарев поймал себя на мысли, что он пытается нащупать характер убитого хирурга. Понять его изнутри. Если ему удастся сделать это, он сможет понять причину поступков Лактионова, его отношение к людям. А из этого вывести заключение, кто мог убить его. Кому он перешел дорогу или для кого стал представлять опасность. Иногда случается и так, что люди сами подписывают себе смертный приговор, не ведая об этом. Они привыкли поступать Так, а не иначе. Не думая о том, как могут быть истолкованы их слова и поступки и какой они способны причинить вред или урон окружающим.
Нарисованная Губаревым схема требовала своего воплощения. Ему надо было пройти по всем «кругам ада», побеседовать с людьми, которые знали Лактионова. А потом свести их показания и факты в единую цепь.
Когда Губарев пришел к своим в гости на выходной, он уже с порога ощутил напряженную атмосферу. Что называется, печенками. Опять Наталья с Дашкой воюют. Может, она уже совсем затыркала девчонку. Надо разобраться во всем этом. Основательно. Дочь в коридор не вышла. Зато жена встретила кривой улыбкой.
— А… явился… папочка!
Этот ее тон майор обычно называл: «змеиная радость». Хуже его был только голосок тещи — «укус дракона».
— Явился! — Губарев пытался перевести разговор на шутливый тон. — Уже не рады?
— Почему же, рады! Даже очень!
Опять издевка в голосе! Ему вдруг захотелось развернуться и уйти. Но это выглядело бы слишком
— Ладно, Наташ, здравствуй! Мы с тобой еще не поздоровались!
— Здравствуй, — эти слова она выговорила почти шепотом.
— Даша дома?
— Пока — дома, — подчеркнула жена слово «пока». — А ближе к вечеру начнутся скандалы.
— Сегодня скандала не будет. Обещаю.
— Посмотрим. Не говори «гоп»…
— Антонина Васильевна дома?
— Нет. Мама поехала на день рождения подруги.
Это было уже счастье!
— Я принес вам копченой колбасы, сыра, печенья.
Наташка молча взяла у него из рук пакет с продуктами и понесла на кухню. Губарев надел тапочки и прошел в большую комнату.
— Даша! — крикнул он. — Ты где? Ау! Гюльчатай, покажи свое личико. Папа пришел.
В ответ — ни звука.
В комнату прошла Наташка и села рядом на диван.
— Что с ней? — спросил Губарев.
— Переходный возраст.
— Кажется, он уже прошел. Это в тринадцать-четырнадцать лет концерты закатывают.
— Один переходный перетек в другой. Теперь проблемы другого порядка.
— Что именно?
— Сам понимаешь! На уме — мальчики, гулянки!
— Да брось волну гнать! Что, Дашка на панели, что ли, стоит? Ну, встречается с кем-то, ходит в компании. Мы сами такими были.
— Компания компании — рознь.
— Ты говори толком, не темни.
— Мне не нравится ее компания и ее мальчик.
— Чем? Наташка неопределенно пожала плечами:
— Всем!
— Так не бывает.
— Не нравится, и все! Не доведут Дашку до добра эти свиданки.
— У нее же голова на плечах есть.
— Это тебе так кажется. А на самом деле позвонили — уроки побоку, и все: чао, мама!
— Чтобы составить правильное мнение, нужно выслушать и другую сторону.
— Выслушивай! Если она захочет с тобой разговаривать.
— Попробую. Губарев встал и постучался в комнату к дочери.
— Можно?
— Нет.
— Почему?
— Потому!
— Я все-таки применю силу и войду.
— Только попробуй!
Майор открыл дверь и увидел Дашку, сидевшую на полу.
— Зачем пришел? — сердито сказала она.
— На тебя посмотреть!
— Ну что, посмотрел? — Дочь повернулась к нему в фас и профиль.
— Нет. Еще не нагляделся. Деньги за просмотр платить надо?
Дашка прыснула:
— Обязательно!
— Сколько?
— Доллар за минуту.
— Дороговато берете!
— Такие времена!
— Ладно, не дуйся, пошли в гостиную.
— Не пойду.
— А что случилось?
— Не хочу ее видеть.
— Чем тебе мать не угодила?
— Как мегера. Орет только одно: не пущу, и все! Я что, должна дома сидеть целыми днями?
— Мама просто беспокоится за тебя.
— Пусть лучше о себе беспокоится. А обо мне не надо.
— Ладно, ладно, пошли, — сказал Губарев, приподнимая дочь с пола. — Ой, какая тяжелая! Сколько в тебе килограмм-то?