Храм
Шрифт:
Растерянный и потрясенный, Свист стоял, опустив руки, не зная, что делать и куда бежать. Он беспомощно оглянулся вокруг, будто ожидал какой-нибудь подсказки. Охотник терзался чувством, что все это было заранее отрепетировано и продумано, разве только Змеерез выбивался из сценария всеобщего спектакля.
— Помолимся же за спасение нашего брата Скальника, — развел руки Ведун, как будто желая обнять весь мир, и от его фигуры заструился мягкий голубой свет. – Пускай Свет приглушит его страдания и облегчит муки.
Свист не слышал, как несколько десятков человек в один голос просят
Охотника замутило, он покачнулся и непременно упал бы, если бы не Крепыш, подхвативший его под руку.
— Тебе, я смотрю, тоже нездоровится, — молодой парень помог ему выбраться из толпы. На них смотрели неодобрительно.
Видение померкло и растаяло, вместе с ним отступила и дурнота.
— Немедленно к Ореху! – Свист выпрямился и тряхнул гудящей головой.
48
— Судить?
Орех умывался стоя над тазом, полным ледяной воды, только из подземного источника. Пока он плескался, полдюжины мужчин терпеливо ждали его слов.
— Судить, — снова повторил он. – Ох и засудят они, я полагаю.
— Воевода, — обратился к Ореху Зодчий, желая лишний раз подчеркнуть, что никто, кроме них не вправе лишать усача его звания, — пора действовать, люди… светопоклонники настроены жестко. Большинство из них считает, что и суд-то никакой не нужен, они обвиняют Скальника – он де сам накликал на себя проклятие демона.
Дом давно спал. Непроглядная ночь навалилась на старушку пирамиду, прижав ее к обрыву. Спали и жители Рассветного Храма, лишь немногие, кто собрался в комнате Ореха, и помыслить не могли о подушке.
— Что ты предлагаешь? – Орех, похудевший и сильно осунувшийся за последние дни, исподлобья глянул на Зодчего.
— Не тратить время на беседы и аргументы, просто сию минуту пойти к Складарю, придушить засранца и отобрать наше оружие. После этого освободить Скальника, и с первыми лучами солнца задать стрекача.
— Переполошим весь этот пресветлый гадюшник, — протянул Желтый Кот. – Нужно втихаря вырезать Ведуна и его ближайших соратников, пока те спят, а там и уходить никуда не надо будет.
— Да вы только послушайте себя! – всплеснул руками Сукоруб, гневно встопорщив бороду. – Вы же предлагаете убийство. И кого? Наших с вами товарищей.
— Ты так говоришь, словно тебя не было сегодня в зале, и ты не видел и не слышал того же, чему был свидетелем я, — ответил Зодчий.
— Отец бы этого не одобрил, — укоризненно покачал головой бородач.
Он скосил глаза на Дрозда, надеясь на его поддержку, но парень решил и дальше хранить задумчивое молчание.
— Возможно, Отцу не приходилось бывать в таких ситуациях.
— Осторожней, Зодчий. Думай, что ты говоришь об Отце, — предупредил Сукоруб.
— Прости меня, пожалуйста, я совсем не то хотел сказать.
Зодчий положил руку на плечо несговорчивого товарища и тот кивнул.
— Я согласен с вами, что нанести
— Впали в ересь, — тихо прошипел Дрозд, отвернувшись к стене, и Орех внезапно улыбнулся его словам.
— Подождем суда, а там и решим, что делать. Но будьте начеку, соберите вещи и то, что может сойти за оружие. Возможно, нам все же придется спешно покинуть это место.
Мужчины расходились по одному, так, чтобы случись вдруг на их пути какой-нибудь полуночник, не вызвать лишних вопросов.
Свист уходил последним. Уже стоя в дверях воеводских покоев, он обернулся и спросил:
— Орех, а тебе не кажется, что все нами сделанное – бессмысленно? Мы гнули спину на огородах, которые уже вроде и не нужны, убивали дикарей только для того, чтобы сделать их рабами Ведуна, и проболтали полночи напролет, но Скальник так и сидит где-то внизу связанный по рукам и ногам.
— Ты был свидетелем того, как вновь ожил Новый Дом, — хрипло ответил Орех. – Вспомни то ощущение, и ты сам найдешь ответ на свой вопрос.
Свист шагнул в темноту коридора.
49
Пасмурный полдень собрал под серым небом всех, кто жил в Рассветном Храме. Люди вышли на площадь, рассевшись на поваленных колоннах и каменных монолитах. Они ждали.
Поодаль высилась куча дров и хвороста, предназначенная гореть ночью в ритуальных целях. Возле поленницы несли стражу двое паладинов, прятавшие лица в тени капюшонов, а вот винтовки они держали наперевес, открыто, не таясь. Свист узнал того, что замер правее – это был Светляк. Вокруг Ореха плотной группой собрались те, кто до сих пор считал его своим лидером.
Ведун занял место на большом камне, по своему обыкновению старясь быть выше остальных. Он махнул рукой и водоносы, в последнее время чаще выполняющие обязанности тюремщиков и конвоиров, вывели из-за камней связанного Скальника.
Обвиняемого поставили на колени перед возвышением так, чтобы всем было хорошо его видно. Когда люди притихли, Ведун начал свою речь:
— Скальник, ты обвиняешься в грехе неверия, что повлек за собой твою одержимость демоном. Признаешь ли ты себя виновным?
— Нет, — громко ответил тот.
— Ты отрицаешь свою вину по всем пунктам? – спросил Ведун.
Скальник колебался.
— Ты веришь в Свет, подателя жизни и заступника? Веришь, что только в его власти жизнь и смерть? Веришь, что он создатель твой, кому ты должен поклоняться, и кого обязан любить? Веришь, что твоя душа и помыслы должны принадлежать ему, и только ему?
«Скажи да», — молил Свист, не открывая рта, — «Ну хотя бы кивни, чего тебе стоит».
Нужно было Скальнику оказаться на пороге смерти, что бы молодой десятник понял, как дорог ему человек, стоявший сейчас под серым, неживым небом. Свисту было глубоко плевать на скотский характер, жестокость и упрямство Скальника, ведь в первую очередь он был ему другом, а порядочной сволочью и самодуром – уже потом.