Храни нас пуще всех печалей
Шрифт:
– Ваше сиятельство, я хорошо привязал, как всегда, чтобы не пошевелиться...
– Я сказал, что плохо! Она еще сумела выгнуться после того, как я приложил железо, а должна была лежать неподвижно!
– Ваше сиятельство, это же женщина, у них фигуры другие, не как у мужчин, - вступает в обсуждение Башель.
– Другие? Ах, да...конечно...Слушай меня, ведьма. Я показал тебе, что меня надо слушаться. Это только для того, чтобы ты отучилась возражать. Будешь перечить мне, тебя будут ждать щипцы и шилья. Поняла?
– Да...
– Отвяжите ее. Сейчас я покажу ей то, что она должна сделать.
Страшно
Рубашку заправлять в юбку я не стала - как только ткань касалась раны на животе, все начинало дергать и жечь с новой силой, поэтому я просто оттянула ее от кожи. Но идти было тоже больно, в ране отдавалось так, что болело везде, а уж на животе просто жгло огнем. Граф даже не оборачивался, но я спешила за ним, как могла - раскаленное железо сделало свое дело и страх прочно поселился внутри. Теперь мне стало понятно предупреждение Клауса о побеге и наказании за него. Граф запросто запытает до смерти с улыбкой на сумасшедшем лице. Нет, только не это, лучше уж прыгнуть с моста на колья! Страшно, но быстро.
Граф остановился, Башель, державший меня за плечо, тоже. Еще одна толстая дверь в тупиковом конце уже другого коридора...я затряслась от очередного приступа боли и страха.
– Это не пыточная, не бойся, - тихо прошептал на ухо Башель.
– Проходи, - добавил он уже громче.
Факел на стене камеры догорел и Башель вставил в держатель тот, который принес. На противоположной стене он поменял второй факел и в камере стало достаточно светло. Я вгляделась... матерь Божья... не знаю, кому хуже, мне или ему... Мужчина у противоположной стены был прикован к стене широко разведенными руками в сидячем положении. Он был в одних драных подштанниках со следами крови на них, голый торс, плечи и руки были сплошь в темных пятнах и полосах. Боже мой, это же его раскаленным железом...как меня...На одной ноге были видны круглые темные следы, как от кандалов, темноволосая лохматая голова свесилась на грудь так низко, что не было видно лица несчастного. Даже отсюда, от двери, было видно, что человек совсем обессилел и страшно похудел.
– Подойди к нему, Берта. Не бойся, он тебя не укусит!
– насмешливый голос графа прозвучал как издевательство в этом каменном гробу.
– Подойди и посмотри на него. Ты должна заставить его подчиниться моей воле, поняла?
– Да, ваше сиятельство...- я не узнала свой голос, хрипящий и тихий.
– Башель, принеси ей воды, - весело приказал граф.
– Пусть попьет, она заслужила. Будешь тут до...- он задумался, поигрывая длинными холеными пальцами по широкому поясу.
– Да, до сумерек. Спать будешь в соседней...
– Ваше сиятельство, - осторожно вклинился Башель.
– Может, ее все же лучше отвести наверх?
– Нет, Башель. Сегодня она останется в камере по соседству. Брось туда ее тряпки, ей хватит. Если она будет стараться, то потом разрешу держать ее наверху.
– Как вам будет угодно, сьер граф, - Башель поклонился.
– Я могу идти за водой?
– Да, пошли отсюда. От этих заключенных отвратительно пахнет, - брезгливо бросил хозяин замка через плечо.
Закрылась толстая дверь, зашуршал засов на той стороне и в камере воцарилась тишина, прерываемая только дыханием двоих людей. Узник напротив не подавал никаких признаков жизни, скорее всего, он был без сознания. Что такое моя разовая боль по сравнению с тем, что пришлось вынести ему? Надо хоть подойти да посмотреть, может, он очнется? Вообще я была уверена, что как только мы останемся одни, мужчина захочет посмотреть, кого сюда привели и поднимет голову, но мои надежды не оправдались. Он на самом деле был без памяти и не реагировал ни на какие звуки. Сволочной граф запытал его до полусмерти, а теперь очухался и решил действовать другими средствами?
Морщась и постанывая от жгущей боли в животе, я обошла вокруг узника, рассматривая его со всех сторон. Хорошо, что в камере факелы, в их неровном свете следы от пыток не так заметны, как при дневном. Про вонь я уже не говорю - раз он тут прикован, то ни на какую парашу его не водят и смердеж стоит ужасный. Умереть вот так, в собственном дерьме в замковых подвалах своего врага - для любого человека жуткий позор, а в эту эпоху и подавно. Ну, мыть мне его нечем, да и не поможет это. Поговорить попробовать?
– Сьер...- я тронула мужчину за прикованную руку.
– Сьер, простите...
Никакой реакции, даже не вздрогнул. Где-то я читала, что человеческий организм сам может регулировать количество внешней информации, и когда наступает предел его возможностей, то попросту отключается, чтобы не было перегрузок. Так происходит, когда мы теряем сознание от сильной боли - без этого благодатного явления не выдержало бы сердце. Скорее всего, здесь та же картина - надо было спросить графа или Башеля, давно ли узник находится в этом состоянии? Я не Берта, я вообще не ведьма и я ничего не умею в этом мире, даже правильно держать меч, чтобы защитить свою жизнь. Берта смогла бы понять, как можно заставить этого мужчину выполнить требования графа, но что могу сделать я? Пока только поговорить, может, мы вместе с ним найдем выход из положения?
Я присела рядом с узником, стараясь не замечать ужасающую вонь от него. В конце концов он не виноват в своем положении и здесь находится не по своей вине. Это только в голливудских фильмах тюремные камеры вымыты с шампунем, а заключенные ходят в декоративных кандалах с элегантными прическами. Жизнь страшнее и проще, господа...
– Сьер, вы слышите меня?
– еще раз потрясла за руку.
– Сьер, прошу вас, очнитесь! Сьер, вы живы?
Никакой реакции, скорее всего он даже не чувствует моих прикосновений и не слышит меня. Но ничего другого не оставалось, как пытаться вывести его из забытья и я старалась изо всех сил - трясла его за плечи, дергала за ноги, теребила за щиколотки, поднимала голову и хлопала по щекам. Ничего не получается...умирает, что ли?